– Это моя страна, я не могу говорить о ней плохо, – старательно выговорил негр.
– А я могу. Но мне лень, – и Вика снова закрыла глаза, обозначая конец диалога.
Но негр не унимался:
– О-о, я очень люблю Россию! Я там учился. У меня там много друзей. У русских широкое сердце.
Он выдавал фразы, как из разговорника. Вике стало скучно, и это был приговор.
– И чего ты от меня хочешь?
– Я хочу пригласить тебя в гости.
– Зачем?
– Чтобы отдать долг своим друзьям в России.
Вика поняла: он ненормальный. А это в ее глазах было достоинством.
Через неделю она жила в его доме, ходила в его халате и спала в его постели. На второй день совместного проживания она поинтересовалась, как его зовут. Оказалось, Майклом. Мишей, если по-нашему.
Сожительство было обоюдно выгодным. Он говорил с ней по-русски, ему было полезно практиковаться. Репетитор русского языка обходился бы ему дороже. А Вике относительно дешево достались огромный холодильник, многоканальный телевизор и широкая кровать. Правда, к кровати прилагался Майкл. Секс с ним напомнил ей о страусах: такое же разочарование и несоответствие ожиданиям. Африканская страсть оказалась мифом, как и то, что страусы прячут голову в песок.
Майкл был обыкновенным. Утром он уходил на работу, вечером смотрел бейсбол, в выходные вывозил Вику на пикники. Они жарили сосиски, запивали их колой и возвращались домой, чтобы успеть посмотреть кино. Вика чувствовала, что зарастает мхом, как старый пень, что скоро на ней вырастут грибы. Но крепилась. Все-таки крыша над головой – великое благо. Да и сосиски на дороге не валяются. Она твердо решила стать нормальной средней американкой, научиться жарить индейку, начать бегать по утрам трусцой и переживать за судьбы демократии во всем мире. И чем дальше от Америки, тем тревожнее за демократию.
Для начала она купила кроссовки. Поставила индейку в духовку и побежала. Пробегая мимо парка, увидела на газонах разноцветную толпу. В Америке принято сидеть на газонах, этим никого не удивишь. Но тут было ясно, что это единая компания, какое-то сообщество, а не просто множество отдельных людей. От яркой мешанины цветов исходил дух естественной радости. Это выглядело как табор цыган, только вместо цветастых юбок – драные джинсы, а вместо монист – плетеные фенечки. На траве радостно рассыпались обломки движения хиппи, отголоски былого величия ортодоксальных пофигистов и пацифистов. Вика не успела признать в них хиппи, но успела подумать: «Надо же, как будто одетые нудисты».
Она почувствовала зов крови. Пожалуй, такое чувство переживает дикий зверек, прирученный людьми, который вдруг оказывается в лесу и видит своих сородичей. Вика свернула с беговой дорожки на газоны, засиженные «детьми цветов». И испытала такое чувство, как будто сбросила с ног давящую обувь. Без терзаний и раздумий она стала одной из них, растворилась в этом таборе, в душе извинившись перед индейкой. Перед Майклом Вика извиниться забыла.
* * *
Проживание в коммуне хиппи одарило Вику двумя открытиями. Первое – английский язык не страшный, если его учить не в российской школе, а под гитару, привалившись спиной к гитаристу Джону. Благодаря песням она превозмогла страх и отвращение к английскому языку, порожденное учебниками грамматики. То ли песни попадались лингвистически правильные, то ли легкие наркотики облегчали процесс познания, но вскоре Вика неплохо овладела базовым английским. А продвинутый уровень был ей ни к чему.
Вторая новость, еще более ошеломительная, состояла в том, что знаменитый лозунг хиппи «Занимайтесь любовью, а не войной!» члены их коммуны понимали как-то уж очень буквально. Они занимались любовью так усердно, как будто боялись, что стоит им остановиться, и начнется война. Это было единственное, что они делали регулярно и ответственно.
И самым ответственным в этом отношении был гитарист Джон. Он не позволял себе лениться. Вика составила ему достойную пару. Они трудились, как стахановцы. Пока Вика не поняла, что беременна. Такой исход она не рассматривала. Раньше сперматозоиды отскакивали он нее, как горох от стенки.
В свете этого события Вика более внимательно посмотрела на Джона. Увиденное ее не обрадовало. Джон был не просто бледный, но с синюшным оттенком, и зрачки у него часто были расширенными. Вика в тому времени знала, что такое наркотики. И понимала, что это очень плохо, это билет в один конец. Составлять ему компанию ей не хотелось. Кроме того, при всей своей отвязности она осознавала, что любить и заниматься любовью – совсем разные вещи. Ну не совсем, конечно, но все-таки разные. А дети должны рождаться от любви. На этой грустной ноте Вика решила сделать аборт.
Вот тут-то и вскрылись все язвы загнивающего капиталистического общества. У Вики не было ни вида на жительство, ни медицинской страховки. Ей грозила депортация. Она порядком устала и была не прочь вернуться на родину, но по собственной воле. Подчиниться условностям миграционного законодательства, повесить свою жизнь на юридическую закорючку было противно ее вольнолюбивой натуре. Тогда она сказала: «Fuck!», что переводится на русский язык как «Да пошли вы!», и вместе с Джоном сбежала в Мексику.
А куда ж еще? Из Америки по суше можно сбежать только в Канаду или в Мексику. Размышляя об этом, Вика преисполнилась гордостью за Россию с ее богатым выбором для бегства.
Канада была забракована сразу. Далеко, да и смысла нет. Канада казалась Вике еще одним штатом Америки. А Мексика – совсем другое дело. Там когда-то жили майя, инки и ацтеки – великие цивилизации. У Вики по географии и истории всегда была хилая тройка, поэтому она легко прописала эти племена в Мексике. Пусть они исчезли, но что-то ведь должно было остаться, что-то спасительное и мистическое. Джон надеялся с помощью «мест силы», которыми была нафарширована Мексика, избавиться от наркозависимости, а Вика – от ребенка.
Но лечение Джон выбрал странное: наркотики изгонялись с помощью кактусовой водки. Вика не стала дожидаться конца этого эксперимента. Борьбу между маком и кактусом она перевела на язык родных просторов как «Хрен редьки не слаще». И, бросив Джона, уехала автостопом. При этом она голосовала, стоя на середине дороги, между встречными потоками машин, потому что ее устраивало любое направление движения.
«Места силы» не помогли. Все закончилось абортом в захолустной больнице. Вике было так плохо, что она дала слово высшим силам вернуться домой и жить нормально. Если выживет, разумеется. В горячке она видела эти высшие силы. То были лица с православных икон, разрисованные татуировками инков и обвешанные фенечками. То ли эти веселые картинки помогли, то ли молодой организм был слишком силен, но умереть не получилось.
Вика решила сдержать слово и вернуться домой. Путь домой лежал через российское консульство.
– Я хочу на родину, к маме, – сказала Вика.
– А она этого хочет? – спросил представитель родины.
– Кто? Мама? – переспросила Вика.
