Федора на вертолете забросили в тайгу и поселили в лесной избушке, где всю избирательную кампанию он пил и ел экологически здоровые продукты, а также принимал специально привезенных из Москвы дам. Федор не любил слово «проститутки», предпочитая говорить «дамы». Компанию ему составил вертолетчик, который так хорошо еще никогда не жил, а столичных проституток вообще попробовал впервые. Как местный патриот, он говорил, что «наши не хуже». Но местные дамы хоть и стоили существенно дешевле, но для употребления не годились, потому что могли нарушить секретность операции. Единственное, что Федору было запрещено, – бриться и делать маникюр. Но он мужественно мирился с такими неудобствами. Кресло мэра того стоило.
В это время в городе поднялась тревога: кандидат в мэры исчез. Как улетел на охоту на медведя, так и не вернулся. По его следам бросились сотрудники МЧС. За приличную плату они находили и предъявляли в телеэфире следы беспримерного мужества Федора: ободранный диким зверем сапог, консервную банку, содержимым которой Федор «по-братски поделился с летчиком», и прочие приметы героизма.
Один въедливый пенсионер дозвонился во время прямого эфира и задал каверзный вопрос, дескать, откуда известно, что консервы были поделены по-братски. На что сотрудник МЧС бодро ответил: «На основании следов от ложек на днище банки». За находчивость офицера наградили денежной премией, а тетку, пропустившую вопрос в эфир, уволили. За отсутствие бдительности.
Потом нашли записки от Федора на бересте, где он прощался с избирателями и желал Сибири процветания и благоденствия. Написаны берестяные грамоты были, как и положено, кровью. Наконец, нашли убитого медведя. Это был подарок от местных браконьеров. Медведя засняли крупным планом, для живописности пролив вокруг кетчуп и припорошив хвоей. Браконьеров в благодарность отпустили без штрафа. Штраф за них в пользу местного егеря выплатили в тройном размере все из той же денежной коробки, хранящей тепло человеческих рук.
Вечерние эфиры добавляли подробности. Находились бывшие одноклассники Федора, которые рассказывали о его детской мечте жить в Сибири. И как он страдал, когда вместо этого родители увезли его в Швейцарию.
Потом разыскалась бывшая возлюбленная Федора, которая, понизив голос до интимных ноток, уверяла, что хоть он и выглядит как лощеный педик, на самом деле мужик что надо – без затей, но со страстью. Она даже называла его за это «сибирский валенок».
Город буквально подсел на эту историю. Улицы вымирали, когда шла очередная программа о поисках незадачливого кандидата в мэры. В местном роддоме участились случаи, когда детей, преимущественно мальчиков, называли Федями. Андрей Малахов со своими кухонными историями был посрамлен. Политтехнологи замесили круче.
И вот за сутки до выборов из леса по направлению к избирательным урнам вылетел вертолет. На борту был небритый и даже слегка оцарапанный зверем Федор. Оказалось, что летчик на холоде, без инструментов разобрал и снова собрал двигатель и таким нехитрым способом починил машину. Поцарапать Федора для правильной картинки предложила Вика и лично привела замысел в исполнение. Сделала она это с видимым удовольствием.
Город был счастлив получить такого героического мэра. А уж как московские друзья обрадовались – и не описать. Теперь их бизнес обогатится сибирскими активами. Они неделю пили под тост из Ломоносова, что «российское могущество будет прирастать Сибирью». Почему-то они путали себя и Россию.
Семью вертолетчика в полном составе вывезли на продолжительный отдых, дабы к нему не приставали журналисты. Ну а потом и вовсе перевели с повышением в другой регион. Купюры, оставшиеся на дне коробки, начальник штаба поделил по-братски. Доказательством тому были царапины на дне коробки. Кто-то посчитал такие доказательства неубедительными, но Вика была рада и этому.
Ей было тошно. После этих выборов она сказала себе, что урна – она и есть урна. Хоть для окурков, хоть для избирательных бюллетеней. Хотелось поскорее уехать куда подальше. А что для русского человека дальше всего? Антарктида, Австралия и Америка, все на букву «А».
Вика подумала, что пингвины и кенгуру как визитные карточки Антарктиды и Австралии могут разочаровать ее так же, как в свое время разочаровали страусы. Поэтому выбрала Америку. Денег хватило на то, чтобы сделать визу и купить билет в один конец. Не от недостатка патриотизма, а чисто от ограниченности средств.
* * *
Америка не посрамилась. Скучно там не было. И одиноко тоже. Америка жужжала, как огромный улей. Вика не понимала только одного: как может процветать страна при таком количестве трутней? Казалось, что половина улья делает мед, а другая половина его съедает. При этом рабочие пчелы не в обиде, они даже как будто радуются, что соты постоянно опорожняются и им снова есть куда вливать свой труд. Получается, что безостановочным процессом улей обязан трутням. И они несут себя гордо, великодушно уступая право работать тем, кто без этого не может жить.
Вике было здесь хорошо, она легко заводила знакомых и так же легко теряла их из вида. Не дружила, а приятельствовала, чем идеально вписывалась в стиль общения американцев. О работе в обычном смысле этого слова не было и речи – виза у нее была туристическая, без права на трудоустройство. Туристическим был и английский язык. Помесь исковерканных слов и отчаянных жестов могла до Киева довести, но вот собеседование с работодателем было исключено. В лучшем случае можно было устроиться нелегально, например, посудомойкой или поломойкой в придорожном кафе в самом захудалом штате. Но Вика помнила, что своими руками сотворила сибирского мэра. На понижение она пойти не могла. Это было бы оскорбительно для Сибири. А любовь к родине была тем сильнее, чем большее расстояние их разделяло.
Удача не оставляла Вику. У нее всегда был кусок хлеба, щедро намазанный арахисовой пастой. Она сама плохо понимала, как это происходит. Бывало, что в обед она не знала, будет ли у нее ужин и где удастся переночевать. Но как только голод выгонял ее на улицу, судьба протягивала ей гамбургер в виде случайного приключения.
В очередной такой вечер она проходила мимо уличных музыкантов как раз в тот момент, когда они изгоняли из своих рядов нетрезвую танцовщицу. Вика была трезвая, у нее были длинные ноги, и вообще все ее тело излучало радость. Это решило дело. Она была принята в группу на подтанцовку. Проблема с ночевкой и ужином была решена. Вике был выделен матрас в грязной квартире, которую гордо именовали творческой студией.
За одним кирпичом судьба кладет другой.
Однажды Вика танцевала, закрыв глаза, чтобы побыть наедине с музыкой, и вдруг услышала:
– Русская, эй. Ты русская?
– Я-то русская. А ты?
Это был самый глупый вопрос в ее жизни, потому что перед Викой стоял негр с баклажановым отливом.
– А я нет, – доверительно и на полном серьезе сказал он.
– Неужели? Ну и зря.
– Тебе не нравится Америка? – подозрительно спросил негр.
– А тебе?
