– Во-первых, дополнительные площади понадобились в связи с расширением бизнеса. Во-вторых, источник финансирования мною задекларирован. Год назад в помещении ателье был обнаружен клад, имевший историческую и номинальную ценность – золотая и серебряная посуда фабриканта Лихоцкого, поставщика Императорского двора
[12].
– Об этом я слышал.
– Значит, вам известно про выплаченную мне компенсацию.
– Неужели выплатили? – удивился Осташевский. – Да ну… Так не бывает.
– Не сразу, – проговорила Надежда. – Мы долго судились. Но мой адвокат заставил государство выполнить свои обязательства.
– Он в своем роде уникум, – не слишком жизнерадостно отреагировал Осташевский.
– Марк Фридманович знает свое дело.
– Перейдем ко второму вопросу. Сейчас вы должны поминутно пересказать мне хронологию того вечера, начиная с вашего выхода в гостиную.
– Я уже говорила, что после того, как переоделась в вечернее платье, сразу спустилась в гостиную.
– Помню, – усмехнулся Осташевский. – Тридцать пуговок, и все на спине.
Надежде это замечание показалось фривольным, она покраснела и твердо заметила:
– К гостям я вышла в двадцать минут девятого.
– Что было дальше?
– Опять все сначала? Я подошла к Анастасу Зеноновичу, и он начал знакомить меня со своими клиентами.
– Повторите, кто, помимо клиентов Тищенко, присутствовал на приеме, – сказал Осташевский, – официантов и охранника опускаем.
– Я, моя мать, администратор Виктория, закройщик Соколов, мой адвокат Фридманович и… – на этом месте Надежда запнулась, решая, стоит ли упоминать Руслана Акчурина.
– И?.. – с нажимом переспросил Осташевский, и Надежде пришлось продолжить:
– Некто Руслан Акчурин.
– Вот видите, – следователь вписал в протокол несколько строк. – В прошлый раз вы скрыли от следствия факт его присутствия на приеме.
– В прошлый раз я не знала, что Акчурин не был клиентом Тищенко. Это выяснилось через несколько дней, когда он пришел заказывать костюм в ателье.
– Акчурин сам рассказал об этом?
– Нет. Об этом сказал Тищенко.
– Ну хорошо. Что вам известно про Акчурина?
– Он адвокат, работает в юридической конторе «Акчурин и сын».
– Сын Акчурина тоже адвокат? – спросил Осташевский.
– Он сам – сын. Насколько я поняла, Руслан Акчурин работает вместе с отцом.
– Это мы выясним…
В Надежде зарождался протест, и она хотела выразить его хотя бы элементарным брюзжанием:
– Как это все неприятно… Что там у вас дальше?
– Меня интересуют ваши дальнейшие действия. Вы перезнакомились со всеми присутствующими. Что потом?
– Потом я прошла в закройную.
– Зачем?
– Чтобы переговорить с матерью.
– Она была там?
– Да. Вместе с закройщиком Соколовым.
– Что эти двое делали в закройной во время приема?
– Решали производственные вопросы, – сказала Надежда.
– А у меня другая информация. Они ссорились – это раз. Их связывают личные отношения – это два.
– При чем тут это? – разозлилась Надежда.
– При том! – огрызнулся следователь. – В прошлый наш разговор вы скрыли многие факты!
– Боже мой, какая трагедия… Я не рассказала, что мать поссорилась со своим приятелем.
– Маленькая ложь влечет большие последствия.
– Не глобализируйте, пожалуйста! – возмутилась она.
– Хватит пререкаться! Идем дальше… Во сколько вы зашли в закройную?
– Я туда не ходила.
– Опять врете?
– Мать сама вышла в коридор, и мы вернулись в фойе.
– Во сколько это было?
– Около десяти.
– Потом вы прошли в помещения, где в настоящее время идет ремонт.
– Откуда вам это известно? – удивилась Надежда.
Не обращая на нее внимания, Осташевский продолжил:
– И через пятнадцать минут вы вышли оттуда с Козыревым. У вас была интимная встреча?
– Вы бредите? – Надежда больше не нашла, что сказать.
– Тогда чем объяснить намерения Козырева профинансировать ваше участие в конкурсе молодых модельеров?
Припомнив совет Фридмановича, Надежда ответила:
– Без комментариев.
– Отказываетесь отвечать?
– Вы клоните к тому, что я наемный убийца, и мне заплатили за смерть Шимаханского. И кто, по-вашему, заказчик убийства? Козырев?
– Вопросы здесь задаю я, – напомнил Осташевский. – В десять пятнадцать вы с Козыревым вышли в фойе. Что было дальше?
– Подождите… – поразмыслив, Надежда продолжила: – Я случайно подслушала телефонный разговор Козырева, и он показался мне подозрительным.
– Как это вышло?
– Он говорил в примерочной, я стояла в гостиной и все слышала. Там было темно.
– Изложите суть разговора.
– Могу вспомнить только отдельные фразы.
– Давайте, – Осташевский приготовился записывать.
– «Он не переживет этого дня», «не хочу этого делать», «ничем хорошим это не закончится», «вы обезумели».
Осташевский, усмехнувшись, спросил:
– Вы не боитесь, что после этого заявления Козырев прикроет финансирование вашей коллекции?
– Нет, не боюсь.
– Что было после того, как вы с Козыревым вышли в фойе?
– Прошло какое-то время, ко мне подошел Шимаханский и спросил про картину.
– Это опустим.
– Он сказал, что Тищенко должен сделать ему примерку… – Надежда вовремя прикусила язык, решив не называть Осташевскому настоящей причины встречи Шимаханского с Тищенко.
– Они ушли в примерочную… – начал следователь.
Она продолжила:
– Примерно без пятнадцати одиннадцать.
– Что происходило в это время в гостиной?
– Гости начали расходиться. К тому моменту, когда Шимаханский вернулся, кроме него и Вороновича, в фойе оставались два или три человека.
– Меня интересует, когда ушли Соколов и Фридманович.
– В одиннадцать, это я помню.
– Во сколько Шимаханский вышел в фойе?
– В пятнадцать минут двенадцатого.
– Значит, в тот момент, когда он вышел, Фридманович, Соколов и бо´льшая часть гостей уже ушли?
