Мы безмолвно смотрим друг на друга.
Я качаю головой. Этот жест говорит: «Нет, не надо просить прощения. Это не твоя вина. Ты здесь ни при чем. Такова моя жизнь».
Перемены в графике
И это еще не все
МАМА МОЛЧА ОПУСКАЕТСЯ НА КОЛЕНИ, чтобы собрать наши рисунки из игры в «Честную угадайку», и складывает их аккуратной стопкой. Она сохраняет самые удачные (это могут быть как очень хорошие, так и очень плохие) рисунки после каждой игры. Иногда мы просматриваем коллекцию с чувством ностальгии, как другие семьи смотрят старые фотографии. Ее пальцы задерживаются на особенно нелепом рисунке какого-то рогатого существа, которое нависает над кругом с дырками внутри. Она поднимает рисунок, показывая его мне.
– Как ты вообще догадалась, что здесь зашифрована «детская песенка»? – Мама с явным усилием усмехается, стараясь растопить лед.
– Не знаю, – смеюсь я, желая пойти ей навстречу. – Ты ужасно рисуешь.
Это существо оказалось коровой, а круг – луной. По правде говоря, моя догадка была гениальной, учитывая то, насколько плох получился рисунок.
На мгновение мама перестает складывать рисунки и присаживается на пятки.
– Мне правда очень понравилось, как мы проводили время на этой неделе.
Я киваю, но в ответ ничего не говорю. Ее улыбка угасает. Теперь, когда мы с Олли не можем видеться и переписываться, мы с мамой общаемся больше. Это единственный плюс в данной ситуации. Я тянусь к ней и, взяв ее руку в свою, сжимаю ее.
– Мне тоже.
Она снова улыбается, но уже не так широко.
– Я наняла одну из медсестер.
Я киваю. Мама предложила мне самой поговорить с потенциальными кандидатками на место Карлы, но я отказалась. Не важно, кого она наймет. Никто и никогда не заменит мне Карлу.
– Завтра мне нужно вернуться к работе.
– Знаю.
– Мне жаль, что придется оставить тебя одну.
– Со мной все будет в порядке.
Мама подравнивает и без того идеальную стопку рисунков.
– Ты понимаешь, почему я так поступаю?
Она не только уволила Карлу, но и ограничила мой доступ в интернет и отменила очное занятие по архитектуре с мистером Уотерманом. Всю неделю мы не обсуждали эту тему. Мою ложь. Карлу. Олли. Мама взяла недельный отпуск и ухаживала за мной в отсутствие
Карлы. Она проверяла мои показатели каждый час, а не два, как обычно, и всякий раз вздыхала с облегчением при виде нормальных результатов.
К четвертому дню она сказала, что мы вне опасности. Нам повезло, сказала она.
– О чем ты думаешь? – спрашивает мама.
– Я скучаю по Карле.
– Я тоже, но я была бы плохой матерью, если бы позволила ей остаться. Ты понимаешь? Она подвергала опасности твою жизнь.
– Она была моим другом, – говорю я тихо.
За этим следует вспышка гнева, которой я ждала от нее всю неделю.
– Но она была не только твоим другом! Она была твоей сиделкой. Она должна была оберегать тебя. А не подвергать опасности твою жизнь или знакомить тебя с мальчиками, которые разобьют тебе сердце. Друзья не дают обманчивых надежд.
Должно быть, вид у меня ошеломленный, потому что мама вдруг умолкает и вытирает ладони о джинсы.
– О, детка. Мне так жаль.
И именно сейчас до меня вдруг доходит, все и разом. Карла правда ушла. Она не придет сюда завтра, когда мама отправится на работу. Вместо нее явится кто-то другой. Карла ушла, и виновата в этом я. И с Олли тоже все кончено. У меня никогда больше не будет возможности поцеловать его во второй раз. Эта мысль причиняет мне резкую боль.
Я уверена, что мама когда-нибудь снимет ограничения с интернета и мы с Олли снова сможем переписываться, но этого будет недостаточно. По правде говоря, этого никогда не было достаточно.
Моему желанию быть с ним нет конца.
Мама прижимает руку к своей груди. Я знаю, мы испытываем одну и ту же боль.
– Расскажи мне о нем, – просит она.
Мне так долго хотелось поговорить с ней об Олли, но теперь я не знаю, с чего и начать. Мое сердце переполнено чувствами к нему. Поэтому я рассказываю обо всем с самого начала. О том, как увидела его впервые, о том, как он двигается – легко, плавно и уверенно. Я рассказываю ей о его глазах цвета океана и мозолях на пальцах. Говорю, что он не такой циник, каким себя считает. Рассказываю о его отвратительном отце, о его сомнительном выборе одежды.
Я говорю ей, что он считает меня смешной, и умной, и красивой – в этом порядке, и что порядок имеет значение. Говорю все то, что хотела сказать долгие недели. Она слушает, держит меня за руку и плачет вместе со мной.
– Судя по твоим словам, он чудесный. Я понимаю, почему ты считаешь его таким.
– Он такой и есть.
– Мне жаль, что ты больна.
– Это не твоя вина.
– Я знаю, но мне жаль, что я не могу дать тебе больше.
– Можешь вернуть мне доступ в интернет? – Попытаться же стоит.
Она качает головой:
– Попроси меня о чем-нибудь другом, дорогая.
– Пожалуйста, мама.
– Так будет лучше. Я не хочу, чтобы тебе разбили сердце.
– От любви не умирают, – говорю я, повторяя слова Карлы.
– Это неправда. Кто тебе такое сказал?
Сестра зло
МОЯ НОВАЯ СИДЕЛКА – хмурый деспот с дипломом медсестры. Ее зовут Джанет Притчерт.
– Можешь называть меня сестра Джанет, – заявляет она. У нее неестественно высокий голос, словно сигнал тревоги.
Она подчеркивает слово «сестра», чтобы я поняла, что называть ее просто по имени нельзя. У нее слишком жесткое рукопожатие, как будто ей привычнее ломать вещи, нежели заботиться о них. Возможно, обо мне она судит предвзято.
Все, что я вижу, когда смотрю на нее, – это ее непохожесть на Карлу. Она худая в тех местах, где Карла ничем не обделена. Ее речь не приправлена испанскими словечками. У нее совсем нет акцента. По сравнению с Карлой одни минусы, во всех отношениях.
К обеду я решаю поменять свое мнение о ней, но именно тогда появляется первая записка, приклеенная к моему ноутбуку.
