Виктор же тем временем вышел из ступора, резким движением стряхнул кровь с меча, вложил его в ножны и подошел ко мне.
– Хороший удар, – кивнул он на отрубленную ногу пулеметчика. – Если б я тебя не знал, то подумал бы, что ты тренировал кэса-гири в какой-нибудь известной школе кэндзюцу.
Я не стал уточнять значение японских терминов, и так всё понятно.
Непонятно было другое.
Неужто на всю базу из охраны только один патруль да наблюдатели на вышках? Ну, двоих мы сняли. А еще двое что делают? Спят? Или у них перекличка строго по времени и то время еще не наступило? Оставшиеся две вышки тонули в темноте, и не понять было, чем там на них заняты пулеметчики. Ну и ладно. Возможно, я себе просто голову забиваю и нам реально везет. Может, начальник охраны и правда решил, что патруля и четырех наблюдателей достаточно – кто посреди леса на базу нападать будет? Хотелось бы верить…
– Друг, а ты не лопнешь? – поинтересовался Виктор у Хащща.
Тот мигнул масляными от счастья глазами и со сладким чавканьем оторвался наконец от своей жертвы – которая, между прочим, перед смертью успела всадить в мутанта оба своих стилета, и не по одному разу. В боках ктулху имелось несколько рваных дырок, и вдобавок из его тела торчали те две саи – о, точно, вспомнил, как называются те трехзубые стилеты, – всаженные в брюхо Хащща по самые рукоятки.
– Запомни, друг, крови много не бывает, – довольно проговорил мутант. – Смотри, что происходит, когда ее более-менее достаточно в нашем организме.
Это впечатляло.
Рваные раны на теле ктулху затягивались на глазах. Более того, трехзубые стилеты медленно, но верно выдавливались из тела мутанта, словно паста из тюбика. Полминуты прошло примерно, не больше – и саи с глухим стуком упали на землю, а на теле Хащща не осталось даже следов от ужасных ран.
– Видал? – ухмыльнулся Хащщ, слегка растопырив от важности щупальца. – Я тебя научу, как правильно питаться даже с твоим несовершенным ротовым аппаратом. Вот тут, на шее у хомо проходит сонная артерия. Впиваешься в это место, прогрызаешь артерию и пьешь сколько захочется. Хомо будет только несколько секунд дергаться, потом обмякнет. Мы, ктулху, вместе с укусом впрыскиваем жертве нейротоксин, который ее быстро парализует. Думаю, у тебя уже появились во рту нужные железы, которые…
– Я не буду жрать людей, – мрачно бросил Виктор.
– Это глупо, – пожал плечами Хащщ. – Теперь ты по-любому ктулху, а с нами кровь представителей вашего вида способна творить чудеса. Хотя по твоей физиономии вижу – не будешь. Тогда как дочку найдешь, устраивайся работать на бойню, пей бычью кровь. Неважный заменитель человеческой, конечно, но с голоду не помрешь…
– Может, хватит трепаться? – поинтересовался я, устав слушать откровения ктулху, порой прерываемые негромким сытым рыганием, во время которого мутант интеллигентно прикрывал свою жуткую пасть ладошкой. Не иначе продвинутый дедушка научил внучка правилам приличия.
– Надо дома́ осмотреть, – сказал Виктор. И пружинистой походкой направился к жилому сектору. Судя по походке, он и правда полностью восстановился после ранения. Блин… Попросить, что ли, Хащща мне тоже его крови немного влить? А потом на Большой земле реально в мясники податься. Мне всегда казалось, что они вампиры, когда видел, с каким нескрываемым удовольствием эти люди режут и рубят свежее, кровоточащее мясо. Может, так оно и есть?
Домики представляли собой легкие бамбуковые конструкции с большим количеством тощих матрацев, лежавших прямо на земляном полу. И не было в тех домиках ни души.
– Они все там, – Виктор ткнул пальцем вниз. – Под землей.
– И как нам туда попасть? – поинтересовался ктулху.
– Вход должен быть в додзё, – сказал Савельев. И направился к тому дому, возле которого находилась тренировочная площадка. Мы с Хащщем последовали за ним.
Похоже, раздвижная дверь в этом доме никогда не запиралась. Виктор легко отодвинул ее, перешагнул порог, сделал два шага – и замер. Мы вошли следом и тоже встали, глядя на то, что находилось возле дальней стены додзё.
Это была скульптурная группа высотой в человеческий рост.
Из широкой и бугристой плиты желтого камня, лежащей на полу, вырастали мускулистые руки – внизу черные, а ближе к верху – белые. Резчик по камню каким-то образом совместил черный гранит и белый мрамор, искусно выполнив переход между разными материалами и очень достоверно изобразив при этом напряженные мышцы, перевитые венами, словно канатами.
А на широких мраморных ладонях лежал ребенок, вырезанный из того же материала. На детском личике, обращенном к зрителю, застыло выражение беспредельного ужаса.
Гениальный мастер создал настолько реалистичную скульптуру, что невозможно было оторвать от нее взгляд. Четыре больших бумажных фонаря, больше похожих на ширмы, расставленные по углам додзё, бросали на нее причудливые тени, отчего казалось, что руки шевелятся, стремясь поднять ребенка как можно выше.
– Что это значит? – пробормотал Хащщ, которого, похоже, тоже пробрало от увиденного.
– В каждом додзё потомков древних синоби стоит статуя ками-покровителя, – глухо сказал Виктор. – В нашем стояло изображение Фудо Мёо, бога огня, своим мечом отгоняющего злых духов. Наследники ниндзя из провинции Ига, члены нынешнего клана якудзы Ямагути-гуми, избрали своим покровителем ками знаменитого благородного разбойника Исикава Гоэмона, в шестнадцатом веке скрывавшегося от властей где-то в этих местах. Исикава грабил богатых, раздавая добычу бедным, а также убивал по заказу – в те времена все синоби промышляли этим. После неудачного покушения на Тоётоми Хидэёси, тогдашнего правителя Японии, Исикава Гоэмон был схвачен. Его вместе с маленьким сыном приговорили к страшной смерти в котле с кипящим маслом.
– Сына-то за что? – не выдержал Хащщ. Вот уж не думал, что ктулху, питающийся человеческой кровью, может быть столь впечатлительным.
– Чтобы не отомстил за отца, когда вырастет, – ответил Виктор. – В те времена это была нормальная практика. Их обоих поместили в большой котел, под которым развели огонь. Когда масло стало нагреваться, Исикава, погруженный в него по грудь, поднял ребенка на руки и держал, молча глядя в глаза Тоётоми Хидэёси. Лицо и руки приговоренного начали чернеть от нестерпимого жара, но Исикава продолжал держать сына на вытянутых руках.
Дело кончилось тем, что правитель Японии, пораженный мужеством синоби, приказал забрать ребенка из рук уже мертвого отца, силой духа заставившего свое наполовину сгоревшее тело стать неподвижным, словно камень.
– Способен ли человек на такое? – усомнился я.
– Это всего лишь легенда, – пожал плечами Савельев. – Но думаю, что подобное возможно. Для тренированного ками человеческое тело лишь инструмент, который можно запрограммировать на что угодно. В том числе и парализовать его, вогнать в ступор усилием воли. Уверен, что не случайно Ямагути-гуми избрали Исикаву Гоэмона своим покровителем. Не бога, а человека, совершившего настоящий подвиг ради спасения своего ребенка.
