Замаскировать эту «красоту» не получилось. Даше казалось, что все вокруг только и делают, что пялятся на нее, поэтому дергалась и нервничала, пока шла через весь зал к заказанному Димой столику, отделенному от остального пространства увитой цветами перегородкой.
– Перестань, Дашуля! Это мелочи. Ничего не заметно. Глаз как глаз. Ты просто очень красивая, вот все и смотрят, – попытался успокоить ее Дима, когда она пожаловалась ему на очередную неприятность.
«Вот еще и поэтому у нас с тобой ничего не получится! – сердито подумала Даша. – То, что для меня важно, для тебя – мелочи и ничего не значащие пустяки».
Это, положа руку на сердце, была не совсем правда… Да что уж там, совсем не правда: Дима всегда прислушивался к ее мнению и проявлял заботу, был предупредителен и внимателен.
Не успели они сделать заказ, как к их столику подошел музыкант со скрипкой наперевес и затянул пронзительную душещипательную мелодию. Одновременно с ним как из-под земли возник официант с букетом белых лилий в жесткой хрустящей упаковке, а чуть погодя Дима жестом заправского фокусника извлек откуда-то алую бархатную коробочку и протянул ее Даше.
– Любимая, ты выйдешь за меня замуж?
По всей видимости, он ни на секунду не сомневался, что она согласится, а иначе зачем бы стал устраивать этот цирк?
Даша была ошарашена, сбита с толку. Она совершенно не ожидала ничего подобного от практичного, чуточку скучноватого, здравомыслящего Димы. Традиционный романтический антураж оказался на редкость некстати и был, по ее мнению, пошлым, тривиальным. Даша собиралась серьезно поговорить с Димой, сказать, почему их отношения невозможны, все четко объяснить и разложить по полочкам.
Но как прикажете делать все это сейчас?!
У Димы был донельзя глупый счастливый вид, и это раздражало. Она никак не могла собраться с мыслями. От душного сладкого аромата лилий щипало в носу, начинала болеть голова; тягучая мелодия казалась фальшивой и навязчивой, а нарядное вечернее платье – вульгарным и неуместным. Вдобавок оно словно бы уменьшилось на два размера – стискивало, мешая дышать, и липло к телу, как полиэтиленовая пленка.
От растерянности, не зная, что сказать и как поступить, Даша захлопнула раскрытую коробочку, на дне которой притаилось изящное кольцо с таинственно мерцающим прозрачным камнем, и резко ответила:
– Нет. Не выйду.
Скрипач опустил смычок. Музыка оборвалась. Последние ноты еще плыли в воздухе, и от этого внезапно разразившаяся тишина казалась оглушительной и звонкой.
Музыкант поспешно ретировался, и Даша с Димой остались одни. Он смотрел на нее как на незнакомого человека – в этом взгляде было какое-то странное узнавание и боль. А на самом дне притаилась робкая надежда, что Дашины слова – не более чем розыгрыш.
Надежда не зря умирает последней. Настойчивая и живучая, она сумела пробиться на поверхность и заставила Диму спросить:
– Даша, это что, шутка? Или я что-то не так понял?
Она нервным жестом подтолкнула к нему коробочку с кольцом.
– Все ты понял правильно. Я как раз собиралась тебе сказать, что между нами все кончено. И не надо на меня смотреть такими… ранеными глазами!
Дима послушался. Отвел взгляд и, глядя куда-то вбок, на край стола, выговорил, словно слова давались ему с трудом:
– Почему? Что случилось? Мы же всегда… – Он осекся, но договорил: – Я считал, ты тоже любишь меня. Скажи честно, ты встретила кого-то?
Даша засуетилась, заторопилась, подбирая слова, стараясь выстроить их и заставить маршировать стройными рядами, но все заготовки вылетели у нее из головы. Когда она проговаривала речь про себя, планируя, что и как скажет, все звучало аргументированно, собственная позиция казалась ей достойной, а замечания вескими.
Теперь же от волнения она не могла вымолвить ни слова. В мозгу, словно давешняя назойливая скрипичная мелодия, билась всего одна фраза. Стучалась, клевала изнутри, просилась наружу – и выпросилась:
– Мы по-разному смотрим на вещи: ты думаешь, я всю жизнь должна просидеть возле тебя, как привязанная, а я так не могу!
– Вот уж не думал, что у тебя такие представления о браке со мной.
– Не передергивай! Ты ничего не понимаешь! – Это получилось громче, чем она думала.
– Так объясни мне! – выкрикнул в ответ Дима.
– Мы по-разному смотрим на… – Она поняла, что повторяется, и смешалась. – Я имела в виду, у нас разные ценности, взгляды и устремления! – Это прозвучало уже лучше, и Даша приободрилась, голос ее окреп. – Ты полагаешь, что жена должна следовать за своим мужем: ты хочешь в Петербург – значит, и я туда же. Свою работу ты считаешь важной, а моя – это, по-твоему, так, баловство одно.
Дима отрыл рот, собираясь возразить, но Даша не позволила, вскинула руку в предостерегающем жесте:
– Не перебивай, пожалуйста. Дай договорить. У тебя патриархальные представления о семье. Тебе в голову не приходит, что я, как и ты, мечтаю о карьере, стремлюсь достичь профессиональных высот. Ты желаешь, чтобы я сидела дома, растила детей, варила борщи и пекла тебе эти противные ватрушки. А мне такое счастье даром не нужно! Это, наконец, скучно. В мире полно вещей, которые для меня лично гораздо интереснее, чем вить какое-то мещанское семейное гнездо. И ватрушки твои я терпеть не могу!
Ужасно начавшись, вечер закончился так, что хуже не придумаешь. Они окончательно рассорились, наговорили друг другу обидных и несправедливых слов (особенно, конечно, в этом преуспела Даша). А после она вскочила из-за стола и бросилась прочь.
– Оставь меня! Не вздумай за мной ходить!
Поначалу думала, что добежит только до туалета – выплакаться, успокоиться. Но сама не заметила, как ее каким-то чумным ураганом вынесло в вестибюль, потом из ресторана на улицу.
А дальше уже от нее и вовсе ничего не зависело.
Расстроенная, подавленная, ничего вокруг себя не замечающая, Даша летела по улице, сама не зная куда. Мимо проносились машины, скользили дома и деревья, плыли в противоположные стороны бурливые людские потоки. Мысли метались в голове, как дикие пчелы, и жалили, жалили…
«Единственный человек, который тебе дорог, о котором ты заботишься, которого слышишь, – это ты сама», – сказал Дима.
Даша мысленно с ним спорила: нет, он ошибается, все не так! Никакая она не эгоистка, просто у нее есть собственное мнение, и она готова его отстаивать.
«Если люди по-настоящему любят друг друга, то всегда сумеют договориться, пойдут на компромисс. А ты не хочешь. Получается, ты меня просто никогда не любила. И не надо сейчас искать отговорки и обвинять во всех смертных грехах меня. Это, по меньшей мере, незаслуженно и непорядочно», – сказал он еще.
А вот на это, пожалуй, возразить было нечего.
Даша глотала слезы, не давая им пролиться, и они дрожали в глазах, делая окружающий мир расплывчатым и неясным, похожим на картины импрессионистов, когда смотришь на них вблизи.
