Но нам немного повезло: через недели три кто-то из тех, кто записался раньше, в последний момент отказался, и дельфинотерапевты стали искать срочную замену. Мы были готовы, и уже на следующий день переминались с ноги на ногу перед бассейном, в котором плавали два дельфина и белуха – небольшой, метра три длиной, симпатичный белый кит.
Вода у них в бассейне была градусов, наверное, шестнадцать – так дельфинам комфортнее, а нам уж пришлось подстраиваться. Девушки-инструкторы плавали в гидрокостюмах, а вот мы с Игнатом были в одних плавках, и мальчик, несмотря на весь интерес, в холодную воду лезть не хотел и вопил. Ну кое-как, конечно, затащил я его в бассейн. Минут пять привыкали, потом вроде процесс пошел своим чередом. Инструкторы сажают Игната прямо верхом на дельфина, мальчик орет дребезжащим от холода голосом. Тут белуха, с интересом и завистью наблюдавшая, как развлекаются другие, резко свистнула, Ганя вздрогнул и замолчал. Не знаю, как дельфины, но этот кит вступил в контакт со всеми. Пока девушки были заняты Игнатом, я оказался предоставлен сам себе, и мы с белухой заинтересовались друг другом, – может быть, потому что я, как и она, тоже был самый большой среди себе подобных. Когда она дружелюбно проплыла туда-сюда вдоль меня несколько раз, я осмелел и погладил ее по голове. Белухе, кажется, понравилось, и в качестве ответного жеста доброй воли она аккуратно взяла в пасть кисть моей руки. Тут я сразу почувствовал, как ускорился обмен веществ в клетках моего мозга, – но инструктора почему-то все это не оценили, испуганно выгнали меня на бортик и в бассейн больше не пускали.
После купания все участники процесса, кроме белухи: и девушки, и мальчик, и даже иногда дельфины – рисовали картины огромными кистями на больших листах бумаги. Краска стояла рядом в ведрах. Игнат честно проплавал в холодной воде все десять получасовых занятий и дефицит своих положительных эмоций, конечно, восполнил, – но, увы, больших сдвигов в психоречевом развитии и это не принесло.
Папа
Лошади и люди
От дельфинотерапии мы плавно перешли к иппотерапии. Методика занятий с маленькими аутистами на лошадях к тому времени уже была достаточно неплохо проработана в специализированном центре «Наш солнечный мир» в Сокольниках. Туда, как и в дельфинарий, не так легко было попасть, но внезапно оказалось, что там работает Надя Митюшкина, с которой мы познакомились по политической части. Сейчас она – известный в оппозиционных кругах человек, недавно получила премию Немцова, – но по-прежнему часть своего времени посвящает «Нашему солнечному миру». Тогда с ее помощью мы попали на освободившееся место в группе иппотерапии, и Игнат начал общаться с лошадьми.
В манеже мне почему-то всегда казалось холоднее, чем на улице, и пока мальчик проезжал свои несколько кругов, выполняя упражнения с инструктором, я адски мерз. Иппотерапия, хоть и не помогла напрямую развить речь, дала эффект в смысле улучшения координации движений и вообще физического развития. Правда, Ганя побаивался кормить лошадь морковкой – а это был обязательный номер в программе, – но в Сокольники ездить любил, больше даже не из-за лошадей, а из-за социализации. «Наш солнечный мир» стал первым местом вне дома, где его знали и радостно приветствовали. И, кстати говоря, там мы наконец поняли, с чем имеем дело и как вообще с этим жить.
В этот центр ходит много детей разного возраста, с проблемами разной степени тяжести, и все – ну, может, не все, но большинство точно – как-то вписываются. Мы после иппотерапии обычно заходили к Наде, которая занималась со старшими детьми лепкой, приготовлением еды и общением на разные бытовые темы. Этот, казалось бы, совсем бесхитростный тренинг не только научил Игната радоваться знакомым людям и здороваться с ними, но и многое дал мне. Очень важно видеть, как ищут свой способ справляться с проблемой другие родители, учиться деликатно поддерживать друг друга и понемногу делиться опытом, который у каждого свой. Надо ли говорить, что в официальной медицине, хоть государственной, хоть коммерческой, такого не то что не хватает – а даже как-то странно подумать о подобном во всех этих поликлиниках и больницах.
Я познакомился с аутистами, которым в то время было уже по 14–16 лет. Большинство из них были очевидно далеки от нормы, но все-таки даже очень тяжелых детей выводили на приемлемый уровень адаптации. Один парень, например, приезжал на занятия в Сокольники самостоятельно, и это был впечатляющий ориентир. Мы, кстати, до сих пор не решаемся отпускать Игната ездить в транспорте одного, хотя на Мальте примерно с 14 лет он начал уверенно ходить сам в школу и в магазин.
Папа
Доктор, который лечит свистом и щелчками
Еще одной важной вещью в «Солнечном мире» для нас было то, что никто не морочил голову по поводу диагнозов и не предлагал никаких лекарств. Более того, руководитель центра Игорь Шпицберг, когда начал занимался с Игнатом, твердо сказал нам, что лекарства – зло. Мы к тому времени уже достигли такого состояния, что охотно с этим согласились, тем более что Игорь оказался первым, кто сумел предложить нам внятное объяснение того, что же все-таки такое этот аутизм. Я не знаю, как другие профессионалы оценивают Шпицберга и его методику, – впрочем, его очевидным образом признают и на официальном российском уровне, и на международном, – но его логика для меня вполне доступна, и в практическом смысле Игнату и нашей семье он дал много. Попробую объяснить, что и как понял я сам.
Аутисты, по Шпицбергу, – это, прежде всего, люди с не таким, как у остальных, физическим восприятием мира. Более тонким, в каком-то смысле, – именно поэтому их часто раздражают резкие звуки, Юка уже писала про метро и салют. У аутистов чересчур развито периферийное зрение, и чтобы рассмотреть предмет перед глазами, им надо повернуть голову вбок, так им лучше видно. Из-за этого младенцы-аутисты не следят за рукой и слабо реагируют на игрушки. Все эти особенности приводят к тому, что ребенок на ранних стадиях развития не усваивает информацию в том объеме и с той скоростью, как его сверстники. Лечить это медикаментозно нет смысла, лекарства могут помочь улучшить кровообращение сосудов мозга или подавить агрессию, но они не могут исправить сбои в сигнальной системе человека – по крайней мере, до тех пор, пока научно не выявлены причины этих сбоев. Шпицберг изобрел и запатентовал способ «вправлять» эти вывихи путем стимулирования тех каналов восприятия, которые аутисты обычно не используют. Выглядит это, ээм… странно: худощавый длинноволосый дяденька в джинсах плавно прыгает вокруг ребенка, посвистывает и щелкает пальцами то у него за ушами, то где-то метрах в полутора от него. Все 15–20 минут, которые продолжается занятие, он непринужденно болтает с родителями – совсем не как доктор, а, скорее, как приятель, и только потом понимаешь, что это важная часть процесса. Постепенно вы привыкаете к мысли, что происходящее с вашей семьей – вовсе не трагедия, а такое, что ли, приключение. Квест – который надо пройти и выйти на следующий уровень. Возможно, эта своего рода психотерапия для нас стала даже важнее, чем свистки и щелчки Шпицберга. Впрочем, так или иначе, Ганя действительно перестал смотреть «боком» и почти перестал закрывать уши.
