— Хорошо, — сказал Сэм. — Тогда стреляйте не на поражение. Вы же должны быть первоклассным стрелком, нет? Цельте в ноги.
— Первоклассные стрелки, — отвечал я, — знают, что поразить из пистолета человеческую ногу в движении — вопрос всего лишь чистой случайности. В то время как человеческое туловище к умиранию относится крайне извращенно. Можно засадить пулю в голову, и жертва уйдет своими ногами — вы же наблюдали этого южноафриканского премьера несколько лет назад
[128]. Можно разрядить целый магазин в левую грудь, и жертва на пару недель прикуется к постели, причем неудобства ей будут причинять лишь зазубренные края подкладного судна. Однако всадите пульку мелкого калибра в мякоть ноги, задев бедренную артерию, и человек истечет кровью еще до приезда «неотложки». Если избежите обвинения в смертоубийстве, считайте, что вам повезло.
Повисло долгое и капризное молчание. Наконец Сэм произнес:
— Гр-ракх-х, да напрудите вы себе в килт, Маккабрей.
— Непременно, — чопорно ответствовал я. — Но для этого мне потребуется некая доля уединения. Неужели вам пора? Останьтесь, право.
— Ох, ну послушайте же, друзья мои, — не выдержал Джордж. — Хватит уже. Давайте не будем заводиться по пустякам. Все довольно просто, и Чарли говорит весьма разумные вещи. Совершенно ни к чему рисковать тюремным заключением лишь из уважения к своим товарищам.
Тон его явственно подразумевал, что он именно так бы и поступил, однако же он — истый англичанин, в отличие от всяких там маккабреев, не к ночи будь помянуты.
— Все довольно просто, — повторил он. — Все мы идем вооруженными, но пистолет Чарли будет незаряжен. И с собой — крепкая палка или что-нибудь вроде. Все согласны?
Сэм исторг такой звук, коим вы не даете понять «нет», но слишком разобижены, чтобы сказать «да».
Я сказал:
— Ну что ж, боюсь тогда, нам осталось обсудить только одно.
— О, Христос распнутый на кресте! — взревел Сэм. — Ну что еще?
На сей раз я не стал на него обижаться. Ему, в конце концов, и так досталось. Однако постоять на своем все же следовало.
— Боюсь, Джоку тоже не следует брать с собой пистолет. Его «люгер» незаконен в высшей степени, и более того, Джок — щука.
— ? — сказал Джордж.
— Каши поел у дяди на поруках, — пояснил я.
— ?
— «Каша» — термин, употребляемый крысами всего цвета, — терпеливо объяснил я. — И означает он «каторжные работы». Существует, изволите ли видеть, легенда, согласно которой, если перед самым звонком, за благотворным завтраком вы не доедите полезную кашку, вы окажетесь в узилище снова в течение года. Вам это любой вертухай скажет. Джок подобной кашки за счет Ее Величества не доел несколько тарелок, и если его зачалят с любым огнестрельным оружием, огребет он целиком, что называется. Если он действительно кого-то застрелит — сядет лет на девяносто девять: с максимальной скидкой за примерное поведение, считайте, шестьдесят шесть. Когда откинется, ему будет сто десять лет, и он будет рассчитывать, что я опять возьму его на работу, хотя к тому времени он уже наверняка забудет, как готовить приличный чай.
— Ох, прекратите пороть чушь, Чарли, мы вас поняли. Джок тоже будет вооружен крепкой палкой. Договорились?
— У него имеется, я полагаю, сигара, сиречь отрезок свинцовой трубы, обтянутый мягкой кожей.
— Или отрезком свинцовой трубы, обтянутым мягкой кожей. Это все? Тогда я бы предложил выступать сегодня в ночь. Вот четыре комплекта имен и адресов. Каковы предпочтения?
Стремительной молнией я застолбил себе Брисбен-Хаус, поелику леди Куинн-Филпотт обладала лучшим винным погребом на всем севере Острова, и ни единый насильник в здравом уме не стал бы с нею связываться, ибо она силой десяти богата, поскольку, изволите ли видеть, чиста душой
[129]. Более того — она владела доберман-пинчером. Остальные разобрали диспозиции, по умолчанию оставив на Джока бунгало томатовода, населяемого самой насиловабельной из жен, кою только можно себе вообразить. Если б Иоанна оставляла мне хоть сколько-нибудь времени на личные исследования, я бы вполне мог увлечься этой феминой и сам. Подозреваю, объявись насильник в ту ночь у бунгало, ему пришлось бы просить Джока подвинуться.
Джордж, организуя наше бдение, протелефонировал туда и сюда. Сэм, похоже, пытался опустошить мой графин виски на скорость. Джоку я тщательно объяснил, как именно наполнить бутербродами походную коробку. На Иоанну, когда ей сообщили, что придется провести вечер за картами с Соней, нашла редкая блажь покапризничать. Джок принял душ и провел капитальную, я бы сказал, ревизию своих запасов изделий «Лондонской резиновой компании» — этого великолепного кондоминиума. Наконец, все разошлись, и я теперь мог всласть предаться размышлениям на диване — скинув ботинки и закрыв глаза. Плотный обед неизменно будит во мне философа.
Наши ковы того вечера в смысле поимки насильника были, разумеется, полнейшим фиаско.
Я поймал великолепный ужин и превосходную бутылку «Шато Леовилль-Пуаферре» 61 года.
Сэм поймал отбившуюся джерсейскую корову за вымя незаглушенным дулом своего дробовика.
Джордж поймал гадкий насморк от сидения в засаде под древовидной гортензией.
Не хочется думать, что поймал Джок, но уверен — оно того стоило.
Когда я забирал Иоанну с картежной партеи у Джорджа, она ни с кем не разговаривала, и меньше всех — со мной. Я ей рассказал о муках Джорджа под гортензией, а она ответила только:
— Повезло.
— Спокойной ночи, — сказал я, когда мы расставались в вестибюле.
— Спокойной ночи, Клаузевиц
[130], — ответила она.
Джок уже удалился в постель, обеспечив себе здоровый крепкий сон, боженька его благослови, поэтому бутерброд мне пришлось готовить самостоятельно.
Крадясь наверх, я поймал себя на странных чувствах к Иоанне. Будь мне двадцатью — или даже пятнадцатью — годами меньше, я бы, вероятно, решил, что влюблен. Возможно, то была тень сожаленья о том, что я — так давно и так справедливо — решил, будто эмоция сия — не для меня, что мне без нее гораздо лучше. Медля на лестничной площадке, с полуобглоданным бутербродом в предательской руке, я испытал нелепый позыв войти к ней в комнату, увидеть разметавшиеся на подушках медовые локоны и сказать — что-нибудь слюнявое, примирительное, нежное. Чтобы она, быть может, улыбнулась. Ведь Иоанна, изволите ли видеть, вполне могла плакать; и женщины плачут иногда. Но у меня имеется непреложное правило: когда хочется подержать кого-нибудь за руку, лучше выпей — по крупному счету всем вовлеченным выйдет полезнее.
