— Провожать меня не надо, — сказала она, нетерпеливо натягивая маленькую черную кружевную перчатку. — Дядя вам позвонит. Всего хорошего.
Отделавшись от меня как от отслужившего предмета, она полетела к эскалатору, и встречных и соседствующих с ней мужиков охватывал ветер побывавшего вокруг нее воздуха: сквозняк с алым отблеском и с запахом дорогих духов.
Поскольку жизни, в общем-то, не было, у меня, как у любого, даже и мало читающего современника и соотечественника, имелись любимые литературные и киношные кумиры; эта Зоя… Витальевна, их… племянница напоминала мне любимую мою героиню Манон Леско. Разумеется, не итээровец в новых ботинках должен был ее провожать, а шикарный жулик с импортным мотором. Мне стало донельзя скучно, и я углубился в изучение флоры и фауны ближайшего пивбара, где пока подавали к пиву бутерброды с последней семгой и остатние снетки, аминь.
Для вечерних променадов после работы избрал я себе район, в коем обитали близнецы-коллекционеры с племянницею. Крадучись подходил я к кварталу их в разное время и с разных сторон; я надеялся на Фортуну, на случай: вдруг появятся спаренные фигуры братьев, и я смогу напроситься к ним как бы невзначай и завести о ней разговор; вдруг мелькнет в будничном мучительно тягомотном пейзаже контрастное и неуместное пятно ее алого пальто. Вряд ли это было случаем при столь упорной ежесуточной слежке, но однажды издали я увидел со спины Валериана Семеновича (все же они были отчасти различаемы, и я их дифференцировал) и пошел за ним, не приближаясь и не отставая как заправский частный детектив. Мы вошли в подворотню и проследовали через первый двор. За нами в подворотню вбежал человек, я слышал шаги, он обогнал меня и поравнялся с близнецом.
— Вечер добрый, — сказал он. — А вот и я. Вы не раздумали?
Видимо, то был очередной клиент: продавал или покупал очередную музейную мульку.
— Вы меня напугали, — сказал ведомый. — Здравствуйте. Нет, не раздумали. Куда вы пропали?
— У меня затруднения — отвечал нагнавший его и обогнавший меня, — я не могу найти сплав Вуда.
«Реставратор», — подумал я.
— А что это такое? — спросил Валериан Семенович.
И они вошли в парадную.
Я помедлил и дав им завернуть за угол первого марша последовал за ними.
— …непредсказуемо, конечно, — сказал неизвестный. — А о какой эпохе идет речь?
— Мы ведь руководствуемся наличием, мы антиквары, а не историки, — сказал Валериан Семенович.
— А я, — сказал неизвестный, — даже и не антиквар, драгоценнейший, мой интерес почти платонический.
Смех его мне не понравился.
— Брат говорит, что второй заход будет последним, — сказал ведомый.
— Это почему? — спросил неизвестный.
— Он сам вам скажет.
— Из-за нее? Вам что-то не нравится?
— Нам цвет ее пальто не нравится. И многое другое.
Дверь отворилась; я узнал ее голос.
— Наконец-то ты пришел, — сказала она. — Думала, они меня уморят.
Дверь захлопнулась.
Она была с реставратором на ты. И с дядюшками отношения у ней были отнюдь не идиллические. «Уморят»? Очевидно, на меня нашло: я ходил по двору взад и вперед и лихорадочно соображал, под каким предлогом войти. Ревновал ли я ее к реставратору? примерял ли роль спасителя-избавителя бедной девочки от злых дядей? Наваждение было так велико, что я решил вломиться без предлога: вот шел и зашел! Разогнавшись, у самой парадной я решил пожертвовать диваном.
Открыл мне Эммануил Семенович и очень удивился.
— Это вы, Михаил Гаврилович? — спросил он словно не веря глазам своим. — Что это вы… без звонка?
— Я потерял ваш телефон! — вдохновенно соврал я. — Я насчет дивана.
Эммануил Семенович изменился в лице. Он порозовел, помолодел, похорошел и выпрямился.
— Проходите, пожалуйста! — воскликнул он. — Раздевайтесь. Сейчас мы чаю……
Взяв меня под руку, он ввел меня в гостиную, говоря:
— Можешь себе представить, Валериан, молодой человек решился!
Валериан Семенович поднялся мне навстречу, тоже розовея и молодея.
— Да неужели?! — воскликнул он. — Неужели вы надумали насчет дивана?! Как мы счастливы! какое счастье, Эммануил! Садитесь, садитесь, Михаил Гаврилович! Сейчас мы чаю!
В углу на низеньком канапе сидел развалившись немолодой человек, на коленях у которого примостилась как капризный ребенок Зоя Витальевна. Нимало не смущаясь, эти двое разглядывали меня. Я глядел на них раскрыв рот.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Эммануил Семенович. — Зоя, Зоечка, да поставь же ты чайник!
— Здравствуйте, Зоя Витальевна, — глупо сказал я.
— Привет, — сказала она и, нехотя слезши с колен реставратора, направилась на кухню.
Реставратор только взглядом ее проводил и уселся поудобнее.
— Представьте же меня, — вымолвил я фальшиво и напыщенно.
Братья переглянулись.
— Юрий Николаевич, — сказал лениво реставратор, — друг дома.
У меня быстро заработал в дурной голове маленький старомодный арифмометр: жулик, покупает девчонку, сорит деньгами, ей лестно, а близнецов давно купил, подсунул им пару Гутьеров или подделку под Фаберже, они и смотрят сквозь пальцы.
Вернулась Зоя, руки в карманах ярко-зеленых атласных брюк, белокурая, позвякивающая бранзулетками. Поразмыслила секунду — сесть ли реставратору на колени, да отвлеклась, направилась к буфету, распахнула створки и из зеркальной глубины стала извлекать чашки, сахарницу, вазочки с черносливом в шоколаде и печеньем.
— Зоя, — сказал Эммануил Семенович поморщившись, — я уже тебе говорил не единожды: для чаепития у нас посуда в другом буфете. А это севр и сакс, сервизы музейные.
Она уже накинула на стол вишневую кашемировую скатерть с кистями и молча расправляла складки и отцентровывала рисунок.
— И это не скатерть, — вымолвил Валериан Семенович, — это цыганская шаль середины девятнадцатого, мы ее на стол не стелим.
— Ну и не стелите, — сказала Зоя спокойно своим голосом электронной флейты, — а я вот стелю.
И расставила на середине шали севр и сакс. После чего повернулась к реставратору и произнесла:
— Так вот с утра до вечера, веришь ли, эти крохоборы из-за всякой ерунды треплют нервы. Севр, сакс, ну и что? мы ведь не в тюрьме — из оловянных кружек кипяток хлебать. По-моему, у них не все дома.
И ушла. Реставратор стал хохотать. Братья явно смутились и покосились на меня, свидетеля нечаянного сцены семейной.
Я встал и благородно от чая отказался. Они благородно стали меня усаживать. Реставратору наш диалог надоел, и он сказал:
— Мне недосуг, я вас оставляю; Эммануил, приду, когда сплав Вуда достану.
