Однако кремлец поизгалялся в ближайшую неделю и над владельцем, и над челядью его. Охранники в Петербург на автомобилях носились, в Москву летали самолетами взад-назад. Поручение им было дано неопределенное; как выглядят подзорная дудка и обратный бинокль (кремлец думал — обратная труба), охранники не ведали, поскольку не знал и кремлец; а доставить, сыскавши и укравши, велено было немедля. Так воровали из Эрмитажа да из столичных палат что ни попадя: жезлы, скипетры, пестики, изделия Фаберже, фаллические символы древнейших народов, атрибуты умельца Нартова; даже под горячую руку стибрили бронзовые часы с боем, детали севрского сервиза на двенадцать персон и пару ушебти. Кремлец топал ногами, шипел, щипался и вопил. Владелец повелел все наворованное вернуть, у него тут не антикварный толчок, ему только музейного достояния на дому под обыск не хватало. С возвратом сложности у холуев возникли немалые; кроме всего прочего, они не помнили, что в каком музее сперли, и несколько экспонатов запасники свои поменяли; никто и не заметил, кроме музейных домовых.
В конце недели Фаина пошла в лесок за морошкой. Вся гоп-компания ее привычно покарауливала, оставив машины на опушке. Телохранители торчали то там то сям, аки пни, россыпью, владелец замка тащился за Фаиною на почтительном расстоянии, кремлец скакал по кочкам, был к ней ближе всех. Набрав морошки, Фаина сорвала понравившийся ей аленький цветочек и двинулась в обратный путь. Кремлец, в цветочек вглядевшись, побагровел по-кирпичному, узнал червону руту и стал подъезжать: «Зачем тебе этот цветочек, красоточка?» — «Мамику подарю, она сегодня из города в гости приедет». — «Отдай его мне, а твоему мамику ребятки наемные орхидею из Выборга привезут». — «На кой хрен мамику орхидея? Она полевые любит». В конечном итоге кремлец червону руту получил, Фаина была девушка добрая, а пара телохранителей отряжены были в Белоостров собирать вдоль запасных путей полевые цветочки, коих там не на одно стадо. Собрали сноп, любой корове на радость, к дому Фаининому приперли и в собственные руки ей всучили. «Да вы что, мальчики, — вскричала Фаина, — с дуба упали?!»
Ночные скачки по окрестным колдобам да бакалдам возобновились; скакали с пеной у рта, готовы были в любое болото, во всякое багно; теперь ведь не просто катались, а с целью — клад всех манил, у кремлеца в ручонках загребущих алела неувядающая червона рута.
Надо тебе сказать честно: кремлецам везет. Балует их, монстров, чучел заболотских, Фортуна. Хоть и зародились они давненько, до нынешнего сверхнаглого, супернаянного состояния помогла им дойти именно Фортуна, везучесть их феноменальная. Знаешь, так и с людьми бывает: иной приличный человек только помыслит дурно, — глядишь, тут же наказан с лихвою! и так, другой раз, жестоко наказан! а какая-нибудь рядом живущая сволота тряпочная, ну полная сатана, как ни подличает, что ни вытворяет — все нипочем. Говорят, от ведомства зависит, смотря в каком ведомстве человек состоит, если черт ему Тимур, а бесы команда, флаг ему в руки; а вот с кремлецами тем не менее неясно. По идее вся наша тошная сила — единый департамент; однако идея идеей, а кремлецы сами по себе.
В силу сказочной везучести нашел кремлец не один клад, а целых два: первый исторический на даче старинного финского генерала Маннергейма, давным-давно разграбленной, загаженной, затерянной в дальних лесах руине; второй — на даче известного некогда всем местного жулика, севшего в острог и затерявшегося в острожных перипетиях. Строил, строил жулик себе двухэтажный домище с размахом (а дело было давно, задолго до самоновейших кремлей — «крестов» тюремно-правительственного стиля), а зверь обэхээсэс сидел, притаившись, и ждал. Как последний гвоздик забили, зверь прыг, жулика хап, а в дачу детский садик вселили. Однако клад зверь протюхал, а наш кремлец нашел.
Кремлец и его босс предлагали Фаине клады по очереди в обмен на руку и сердце; руку и сердце можно в рассрочку и в розницу, а клад как угодно, хоть сейчас — и на Багамы.
Кремлец так и сиял, даже сморщенность у него снизилась, одутловатость спала, трясение лапок приуменьшилось, речь стала почти внятная, кремлецы на клады падки, золотишко их пленяет да очаровывает, они хорошеют от богатства, особенно присвоенного; да у них все богатства присвоенные, что у нечистой силы свое? Мы имущества не имеем, оно у нас нарицательное да относительное, мы сами рода людского имущество, — как ты — рода нелюдского; но и не только! но и не совсем! Мы тоже звено златой цепи бытия.
Не надену я такое старье, говорила Фаина, это не модно, к тому же краденое. Дура ты, дура, Шура-веники-ломала, уговаривали охранники в качестве болельщиков, оно всё краденое испокон веку, клады еще в меньшей степени. Ну нет, возражала Фаина, шлепая собеседников по рукам, те вечно тянулись куда не надо; вот я в магазине «Агат» купила себе два перстенька по случаю, один мельхиоровый со стразом, другой, так романтично, сплошь бирюза, бирюза — мой камень по гороскопу, блин, я ведь их купила, а не стибрила, въезжаете? они совсем новенькие, никем не надеванные, мои и только мои! а ваши-то, может, с отрубленных пальцев ограбленных трупов. Тьфу, плевались нукеры, мы не мокрушники, мы телохранители и рэкетиры, киллеров отдельно нанимают, село ты глухое, дура дура и есть.
Или не рэкетиры, а рокеры? Я путаю рэкетиров с рокерами, рокеров с рокерами и брокерами, извини; уточнишь у кого-нибудь, кто в курсе.
Хозяйские охранники стали и впрямь нукеры, поскольку издерганный проблемами клада хозяин обращался к ним исключительно со слова «ну» (сначала «ну», а потом еще другие неприличные вводные слова, все лишние, большая мать большей частью; мой говаривал: если есть лишние люди, есть и лишние слова).
Но, между прочим, уж до чего эти нукеры-рокеры были муштрованные да натасканные на свое дело холуйское, а и тех от сокровищ соблазн разобрал, они по камушку, по багательке, по бирюльке себе прихватили, у кого в кармашке адуляр, у кого адамант, клад большой, он один (раздвоенный, правда), а нас много, а кремлец-то на Фаину отвлекся, за прислужниками не присмотрел; впрочем, у кладов, особенно заговоренных либо волхованием добытых, свои свойства: сколько тать ни воруй, не убывает. У нас, чай, вся Русь-то — клад заговоренный: тянут, тянут, а все есть, что воровать. Чуден мир, дивен. Поговорку древнюю мне еще мой пра-пра говорил: когда мерин, мол, окобылеет, тогда и тать красть не станет. И что же? Окобылевших меринов теперь выше крыши, сексуальные меньшинства называются и трансвести, тьфу, ты; а ворья меньше ли стало? Ворье так и прет, как на дрожжах, заговоренному кладу, видать, подражает.
В конечном итоге один из охранников вошел в контакт с кем-то из государственных людей — и получил наш келломякский малютка, искатель червоной руты да Фаининой руки, на подержание волшебный предмет желанный, при помощи коего собирался клад превратить в гору сокровищ, а сам надуться в человека, придав себе заодно обманный облик двойника Петечки Кукуева.
Но то ли телохранитель что-то не так понял, то ли государственный человек не ту инструкцию ему дал, то ли кремлецы по природной злобе и коварству подметную инструкцию кому-то из них подсунули, поскольку на самом деле письменных инструкций к волшебству испокон веку не прилагается.
