Неожиданно подхватил Кипарский:
— On у danse, on у danse!
За ним вступил Шарабан, о котором известно было, что знает он, среди прочих языков, французский:
— Sur le pont d’Avignon…
А уж от Сплюшки продолжения никто не ожидал, однако оно последовало — с неподражаемым китайско-нижегородским акцентом:
— On у danse tout en rond!
Все пошли по кругу, делая руками, приплясывая; в линию танцоров вошел мальчонка, в отличие от прочих наблюдателей дворовых оставшийся с погорельцами, и вывел:
— Les garcons font comme ca!
Пока пели они и приплясывали, ведя дурацкий импровизированный хоровод, прошел у них первый шок; допев, они поаплодировали себе, улыбаясь.
Мальчишка сказал, обращаясь к Шарабану, которого посчитал он главным:
— Там у входа за сугробом две книжки завалились, можно, я одну возьму? У меня похожая есть, того же автора, я ее все время читаю.
То была «Занимательная физика» Перельмана. Мальчишка, прижав книгу к груди, собрался было ретироваться, когда Шарабан спросил:
— Откуда песенку знаешь?
— Я в школе французской учусь, и у меня с этой песенкой анимашка-мультяшка в компе есть. Спасибо, дяденька!
И он умчался с добычей.
— А говорят, теперь книг не читают, — сказал Лузин. — Вот же читатель поскакал. Сплюшка, откуда ты знаешь французский?
Покраснев, Сплюшка отвечала:
— Мой жених голландец, я учу французский, возможно, мы будем жить во Франции…
— О-ля-ля! — вскричал Лузин. — Ай да Сплюшка!
— Лузин, — спросил Кипарский, — а вы тоже знаете французский?
— В нашей семье, — ответил тот, — детей в обязательном порядке хоть малость, да обучали парле франсе.
— Так же, как и в нашей, — сказал Кипарский, не дожидаясь вопроса.
Они вошли в разгромленную контору свою. Кипарский в печали глядел на бедный компьютер.
— Для чего они в него лазили?
— Связи изучали, как в боевиках.
— А портить зачем?
— Урок вежливости преподали? Стелиться учили перед телефонными анонимами? — предположил Лузин.
— Шарабан, — спросил Кипарский, — что за книга валялась рядом с Перельманом?
— Барон Врангель. «Старые усадьбы» или «Помещичья Россия». Из библиотеки близнецов.
— Зачем библиотеку-то сожгли? — спросил Кипарский, складывая пальцы в одну из мудр.
— Может, они ее с собой прихватили.
В этот самый момент в снегах, обведших фешенебельный загородный особняк, стоял телефонный аноним, он же незваный гость-bis, хмуро разглядывая вываленные на дорожку у въезда коробки с книгами.
— Для чего, идиоты, вы мне это привезли?
— Так вы велели…
— Я прошмонать велел, а не сюда тащить.
— Обратно везти? — спросил амбал из амбалов.
— Сжечь немедленно.
И поймав шаг самого мелкого амбала — к машине за канистрой, уходя, со вздохом:
— Не здесь же жечь, везите в лес, там и палите, обормоты.
— Романа жаль, — негромко сказал Лузин.
— Роман у меня в портфеле, — откликнулся Шарабан.
Глава тридцать вторая
Кипарский
Тут зазвонил телефон, из трубки гаркнуло во всеуслышанье:
— Понял, что нужно быть посговорчивей, а говорить повежливее?
— Ну, — отвечал Кипарский.
— Что же мне, на квартире у тебя теперь обыск устраивать?
— Квартира моя пустая, — отвечал Кипарский, — я сторонник минимализма, сплю на циновке, ем в кафе, одежда в сундуке на балконе, приходите в касках, сундук вам выкину с четвертого этажа для экономии времени.
— Значит, твоих раздолбаев прощупаю.
— Ты пока своих козлов, — сказал Кипарский, — с фазенды загородной в город запустишь, сколько времени да бензина зря уйдет. Сиди в башенке, наблюдай залив, медитируй, нет у нас того, что ты ищешь. Кстати, что ты ищешь? Ожерелье королевы? Левое яйцо Фаберже? Бриллианты для диктатуры пролетариата?
— Надо же, фазенда, залив, кто ж тебя информирует, стервец? Что ты за птичка?
— Я птичка п. дрик, — отвечал Кипарский, отключая телефон и складывая пальцы в новую мудру.
Видимо, собеседник его удивился названию птички не меньше сотрудников, никогда ранее от корректного директора подобных слов не слыхавшие, поскольку телефон умолк.
— Ой, — сказал Шарабан, — Кипарский, вы кто?
— Я, — поднял на него невинные очи директор, — старой мафии сын полка. Частный случай.
Сплюшка принесла кофе. Шарабан, элегантнейшим образом ухватив свою чашечку, вопросительно смотрел на начальника.
— Видите ли, — начал Кипарский. — дядюшка деда моего, оставшегося сиротой в раннем детстве, был известный юрист старой закалки с множеством учеников, чьи судьбы были глубоко разнообразны. И дядюшка, и дед мой погибли в блокаду, бабушка осталась с маленьким сыном в роскошной квартире, в которой проживала еще и вторая жена дядюшки, француженка. Чудом дом остался цел, антикварная обстановка нераспроданной, вот только всех уплотнили, вселили в третью огромную комнату женщину с ребенком, как говорили мне потом, крикливую и истеричную, но не злобную. Отец мой при помощи учеников и друзей дядюшки учился в неведомом мне заведении и должен был стать дипломатом, но погиб по нелепой случайности, на глазах множества людей утонул, хотя плавал великолепно. Ученики и друзья дядюшки, а также учителя и друзья отца, не сговариваясь (или все же сговорились, поклялись на поминках в девятый или сороковой день?), переключились на меня. Помогали матушке материально, нанимали мне иностранных языков преподавателей, катали на машине (это теперь машины у всех, прежде у нас так не было), отдыхал я на каких-то несусветных дачах, на юге ли, на Валдае, в Подмосковье, в Белоруссии, в Прибалтике. Определили меня, естественно, в МГИМО, который я и закончил с блеском. Но потом выяснилось, что ни малейшей охоты к дипломатической, а также министерской деятельности у меня нет, а даже, совсем напротив, полное к тому отвращение. Бились со мной поначалу, не зная, куда меня девать. Пробыл я, открою вам секрет, заместителем министра одной из наших тогдашних республик ровно полгода. По истечении сего скромного срока поставил я благодетелям своим ультиматум: либо меня от должности занимаемой освобождают, либо я тривиально подаюсь в бега. «Почему?!» — кричали мне на разные голоса. Так со взятками приходят немыслимыми, отвечал я, я взяток не беру, а гнать в шею приходящих данайцев мне крайне некомфортно. Объясняли мне, тупице: с такой должности можно только на повышение. Вы же умные люди, влиятельные, отвечал я, рокируйте меня как-нибудь, что-нибудь придумайте. Ну, и придумали. А поскольку иначе чем маленьким начальником видеть меня не желали покровители мои, а тут как раз и перестройка подкатила, отполз я, согласно капризу эпохи и своему личному, в малый бизнес, в его шуршании, как видите, до сих пор пребываю. Так что все разговоры о том, кто меня крышует, сплошная ложь, чтобы окружающих не раздражать. Что и кто меня крышует — и не вымолвить. Если какая-то информация мне о ком или о чем нужна — я ее получаю быстрей быстрого. Конечно, теперь новая мафия, но у старой среди нее ученики, дети и внуки; так что все как бы всяко при делах — при тех, которые разумению моему доступны, впрочем, разумение мое невелико. Хотя, конечно, я стараюсь помощи особо не просить. Но полагаю, не пройдет и — часа? суток? — ну, не знаю, — как о нашем пожаре узнают мои благодетели, компьютер новый завезут, макулатуру тоже получим чудесным образом, будем жить дальше.
