Учителя говорили, что этот выпуск – сильнейший на их памяти, но куда более поразительно то, что каждый из ребят – личность, яркая, своенравная и неповторимая. Обыкновенно таких бывало двое-трое, много четверо на класс, но чтобы больше половины!.. Средняя температура нашего класса была значительно ниже и ещё упала, когда в октябре вновь улетела в Москву Оксана Ткаченко.
Она писала мне примерно раз в месяц, Танины одноклассники – кто так же, кто чаще, Таня – порою дважды на неделе. Её письма были переполнены рассказами об учёбе. Какие там к чёрту гулянья, какие дискотеки, когда анатомия, учебником такой толщины можно если не убить, то крепко оглушить, а ещё химия, высшая математика и куча всего, плюс хотят посылать на какой-то межинститутский кросс, угораздило пробежать на физкультуре в полную силу, знай – так притворилась бы черепахой!.. Даже по почерку, и уж подавно по обилию восклицательных знаков, было видно, как увлекает её новая жизнь. Иногда концы строк начинали ползти вниз, но потом выравнивались. Я спросил, есть ли известия от Всеволода – он со второго раза не поступил в университет и давно не писал, – Таня ответила, что недавно столкнулись в метро, проводил до института, сказал по дороге, что родители уезжают в Нью-Йорк и увозят его с собой. Уже на днях должны. Что касается Станислава, у него по-прежнему собираются ученики, надо бы найти время заглянуть, но где найдёшь это время… «А зимой увидишь сюрприз, – обещала Таня, – даже не спрашивай, лучше прилетай на каникулах!» – и с того письма до самых каникул не прислала ни одной своей фотографии.
Я спрашивал, как им живётся в нелёгкие дни, – Таня отвечала, что ей нормально, а вот курящим наступает полный оверкиль. Табака нет совершенно, народ собирает бычки, некоторые деловые товарищи даже продают их литровыми банками, представляешь картину!.. Я представлял с большим трудом: хоть и читал об этом занятии в «Повести о жизни», но чтобы в наши дни…
Нелёгкие дни наконец докатились до нашего городка. Мы увидели пустые полки в магазинах – нет то хлеба, то гречки, то разом хлеба, сахара и чего-нибудь ещё; познали очереди за мясом, которые надо занимать с вечера и ночью бегать отмечаться. Владельцы огородов стали переходить на натуральное хозяйство: если раньше копали грядки скорее для разнообразия и утоления тяги к земле, то с минувшего лета цели были практическими, предприимчивые офицеры и мичмана из крестьян строили теплицы, заводили кур и поговаривали о свинтусах.
Все эти трудности пока что мало касались младшего поколения. Я довольно-таки беззаботно учился и после октябрьских праздников, то есть ближе к середине ноября, получил паспорт. Вместе со мной в Севастополь поехали Сергей Анатольевич Изурин, который был старше на два месяца, но долго раскачивался – неинтересно просто съездить и получить, вот если бы украсть или найти на затонувшем корабле, да ещё под строгим запретом, здесь он был бы первый, – и, к нашей радости, Ирина Гурамовна Татрова и Елена Константиновна Чернова. В школе эти предводительницы разных кланов на моей памяти не враждовали, но и не разговаривали, здоровались небрежными кивками, но, едва оказались на свободе, стали болтать и смеяться, как хорошие подруги. Посмеяться было над чем – такие плоские, застывшие, с диким взглядом, физиономии глядели с новеньких разворотов. «Ну и рожа у тебя, Шарапов», – дежурно произнёс Мексиканец.
Налюбовавшись на себя и друг на друга, пошли гулять, купили семикопеечных ливерных пирожков и кваса, на площади Лазарева я увидел знакомые лица и вспомнил: военно-спортивная игра. Парни тоже узнали нас. «Как там ваша с гидравлическим прессом?» – был чуть ли не первый вопрос. Я с удовольствием рассказал, обещал передать привет. Продолжили встречу во дворах и в чьей-то квартире, с гитарой и самодельным вином. Возвращались в сумерках, на Графской пристани вместо катера, идущего к Северной бухте, сели в инкерманский и не сразу спохватились: давно уже надо причалить, а мы идём, идём – моряки не говорят «плывём», – и берег какой-то странный… Восторг был неописуемый. Сошли в Голландии, до нужного пирса добрались на рабочем теплоходике, полном докеров и слесарей. Наша одиссея, изложенная в красках, имела успех, и портреты, по словам попутчиков, были вовсе не страшные. Выбежав на площадь генерала Захарова, узнали, что последний бесплатный автобус до Солнечного, который должен был уйти двадцать минут назад, на полчаса задержался из-за поломки, свободных мест осталось два. Мы с Серёгой взяли девчонок на руки, мне досталась Чернова – или, может быть, я достался ей, откуда посмотреть… Счастливчики! В тот вечер казалось, так будет всегда.
Теперь расскажу о том, что однажды произошло на репетиции «Подвала». Ансамбль жил и чувствовал себя прекрасно. Ударными теперь заведовал Андрей Тарасов, клавишами – Кира Садовых, она же взяла все женские вокальные партии. Постепенно я привык к её голосу и по-своему расставленным акцентам. Темпераментная скрипка Майи Думбадзе вывела наше звучание на какую-то новую высоту, особенно нравились её переливы юному Глебу, которого Лиза Владимировна привозила на репетиции; он даже, к всеобщему удовольствию, подпевал. К тому же Майя оказалась прекрасным импровизатором. Вот только «Остров Крым» я почему-то не мог петь без Тани, никто другой за него не брался, и мы превратили его в инструментальную композицию, где солировала скрипка.
Как и в прошлом году, вечером в пятницу подвал был открыт для всех. Приходили не только старшие – и до чего забавно смотрелись шести-семиклассницы в нарядных платьях, с накрашенными губами, радостно и чуть ревниво глядящие вокруг и друг на дружку: тоже маленькие дамы в поисках внимания! Однажды в середине декабря наша «верхняя» девчоночья команда привела с собой Лену Гончаренко, ранее в подвале не бывавшую. Так неожиданно было увидеть в толпе золотистую голову и нежную линию шеи, словно всегда подсвеченную контражуром, что я чуть не сбился с темпа. Играли мы что-то философское, не располагающее к танцам, но следующая мелодия была полегче, и народ двинулся в центр. Лена стеснялась. Девочки вывели её под руки, поставили в круг, Оля Виеру взглядом сказала: повторяй, – слегка выставила бедро, подняла как бы вытесненную бедром руку. Два раза в одну сторону, два – в другую… Лена осторожно повторила. Теперь выше, – показала Оля, – не бойся, вытяни к потолку и повернись… Лена повернулась. А теперь в два раза быстрее и не прямо, как палку проглотила, а голова – синхронно с бёдрами, и вверх другую руку, а эту – вбок… Лена повторила, в одну сторону, другую, и следующую минуту или больше танцевала раскованно, самозабвенно и выглядела так, точно в подвале вспыхнула сверхновая звезда! Это заметил не один я: все подруги остановились, не скрывая восхищения, и Лена будто опомнилась, закрыла лицо и кинулась к выходу. Кто бы её отпустил!.. Девочки вернули Лену в круг, но, как ни уговаривали продолжать, она лишь качала головой и мелко-мелко пятилась к стене. Потом мы заиграли медленное, Лену пригласил Герман Думбадзе – к слову, один из девчоночьих любимцев, – но она и тут не ожила, деревянно переступала с ноги на ногу, стоя от него едва ли не в полуметре. Чуда словно и не было. Приснилось?..
В ближайший понедельник, не прошло и часа, как я вернулся из школы, позвонили в дверь. Я заглянул в глазок и… нет, кажется, не ошибся. Открыл: на площадке и правда стояла Лена.
