И скинула платье одним движением. Под ним были белые в горошек трусики, и только временным помрачением разума я мог объяснить то, что не заметил, как они исчезли; может быть, и сам руку приложил… Мою одежду тоже куда-то унесло. Даже в январе на её теле виднелись следы от купальника, светлые, хоть и не молочной белизны. Живот, вопреки стараниям бабушки, был впалым, под тонкой кожей проступали нижние рёбра и две сближающиеся книзу полоски мускулов с ложбинкой посередине. Продолговатый, будто сдавленный с боков пупок, и внизу треугольник коротких тёмно-русых волос. Сами собой не вырастут так аккуратно, наверное, ухаживает, подстригает…
Таня жестом поманила меня и с ногами забралась на диван. Я коснулся губами её груди, небольшой, дерзко приподнятой. Таня прерывисто вздохнула, погладила меня по голове. Ножницами ровняет в ванной. Так же старательно, как и стучит в барабаны… Осмелев, я вытянул руку и обрисовал треугольник пальцами, спустился ниже, куда указывал острый конец. Таня тихо ахнула и, достав откуда-то, протянула мне резиновое кольцо:
– Надень. Знаешь как? Теперь иди сюда.
И легла на спину. Я пошёл, но притормозил на половине дороги, опасаясь сделать больно.
– Смелее, – сказала Таня и, когда я послушался, вздрогнула и тихо застонала.
Всё продолжалось недолго – наверное, меньше, чем я расспрашивал после, хорошо ли ей было, понравилось ли.
– Прекрасно было, замечательно, – повторяла Таня и гладила меня по голове, – лучший день в моей жизни…
Наконец я поверил, и она, чуть отстранившись, продолжала:
– Прости, что динамила тебя там. Знала, что если позову домой… то прощай, моя невинность. Не такое уж богатство, но, когда ты придумал лететь в Питер, захотела, чтобы это произошло здесь. Маленький каприз. Не сердишься?
– Нет, конечно, – ответил я, – Танечка, разве могу на тебя сердиться?..
– Спасибо. – Она поцеловала меня, поднялась и быстро сложила расстеленное на диване полотенце. – Сейчас накину что-нибудь, сбегаю в ванную, потом ты.
Приведя себя в порядок, я вытряхнул в удивительную трубу на лестнице мусорное ведро, затем на кухне обследовал холодильник и приготовил чай с лимоном. Налил и Тане, но она разговаривала с дедушкой в гостиной, и такими увлечёнными оба выглядели, что я не стал мешать. Выпил две чашки и открыл в Таниной комнате – да-да, так уже называл её: Танина комната, – Ирину Одоевцеву. Но какое там чтение! Перед глазами стояла Таня. Мы теперь совсем родные, так будет всегда. Возможно, когда-нибудь я привыкну к этой мысли, вновь смогу нормально читать, учиться, жить, но сейчас и на книжных страницах видел Танино лицо, и волшебный треугольник, и лишь где-то внизу время от времени проступали бледные строки:
Маг и колдун Мандельштам
Жабу гладит на кухне…
И таяли, не оставляя следа.
Вскоре пришла бабушка с хорошей вестью: Софья Николаевна впервые встала и сделала несколько шагов. И это, понял я, конечно, благодаря Тане…
Ночью, когда все успокоились, я вылез из постели, прокрался по коридору и, тихо постучав, приоткрыл дверь:
– Тань, можно к тебе?
– Заходи, – шёпотом ответила она.
Приставать я не хотел: не совсем был тёмный, знал, что первый раз – для девушки травма и надо подождать. Встал на колени рядом с диваном, обнял Таню. Она откинула одеяло:
– Забирайся, Сашка… Только утром вернись обратно, часов в восемь, хорошо?
– Вернусь, но лучше бы остаться.
– Надо. Давай поставим будильник на всякий случай…
Изначально Таня собиралась навестить все медицинские вузы города, но первый же, куда заглянула, так пленил её, что о других теперь не было и речи. А времени до отлёта оставалось предостаточно. С утра мы вновь поехали на Дворцовую, но, поглядев на очередь в Эрмитаж, отложили его на когда-нибудь и пешком дошли до Русского музея. Там провели несколько часов – и, что удивительно, дольше, чем у картин Айвазовского, задержались у Левитана: подходили, отступали, глядя, как бесформенные цветные пятна преображаются, складываются в неизвестные и знакомые по учебникам пейзажи, как они вновь притягивают, пока ты сам не растворишься в них, превратясь в облачное небо, тропинку в лесу, вечернее озеро. После музея отправились в кинотеатр «Спартак»; вспомнить фильм труднее, чем книгу, которую хоть сейчас можно взять с полки, но, кажется, смотрели «Любимца Нового Орлеана» с голосистым Марио Ланца, похожим на огромного жизнерадостного карапуза.
На следующий день поехали в Дом Книги, нашли необходимую Тане литературу. Вечером Таня примерила мои детские коньки, найденные на антресолях, и сказала, что почти в самый раз. Утром на катке я взял напрокат пару снегурок сорок четвёртого размера. «На красных лапках гусь тяжёлый…» – вспомнил некстати, прежде чем ступить на лёд, мы переглянулись… Не удивлюсь, если ещё весной посетители катка вспоминали двух клоунов, которые давились смехом, шатались, выписывали непредсказуемые зигзаги от борта к борту, лишь чудом не падая и не тормозя о соседей. Может быть, кто-то даже решил, что они это делают нарочно.
А когда вернулись домой, на глаза попался лист из блокнота с записанным телефоном Всеволода, питерского знакомого.
– Ты, Сашка, не приревновал тогда? – спросила Таня.
– А надо было?
– Мы не в Одессе.
– Почему ты так решила?
– И не в Солнечном.
– Я, по-твоему, должен ревновать ко всем встречным?
– И даже не на Брайтоне.
– Не ревновал, – признался я, – но, кажется, он перед тобой выделывался.
– Ещё как, но он не в моём вкусе.
– Почему?
Таня открыла блокнот и взяла карандаш:
– Смотри, вот я рисую твои глаза. Левый, правый, – вышло в натуральную величину и довольно похоже, – а между ними расстояние, примерно равное длине одного глаза, как и должно быть. А у него – обратил внимание? Оно гораздо меньше, вот где-то так, – нарисовала она чуть ниже новую пару. – Мне такое лицо не может понравиться, хоть парень он, кажется, хороший.
– А если бы могло?
– Придралась бы к чему-нибудь другому, подбородок мелковат…
– А если б не нашла к чему?
– Чтобы я не нашла? Не уважаешь?
В общем, мы решили позвонить. Трубку сняла женщина и, выслушав меня, громко сказала: «Сева, к телефону!»
– Алло, – раздался голос Всеволода. – А, это вы, привет! Я почему-то думал, что если кто позвонит, то скорее Татьяна.
– Он думал, ты позвонишь, – шепнул я Тане.
– Сейчас бегу, аж ветер свистит!.. Привет аборигенам!
Все трое рассмеялись.
– Как долго вы ещё здесь? – спросил Всеволод.
