С милицией, если уж зашла речь, трудностей не испытываю: проверили, отпустили, ребята в последнее время почти все младше меня, толковые, доброжелательные, порой даже зовут к себе в славные ряды. Кто мог доставить неприятность ещё несколько лет назад, так это скинхеды. Было дело, я носил в кармане связку гаек и шайб на гитарной струне, и лишь после того как пустил её в ход и крепко рассёк одну непонятливую голову, эта публика исчезла с дороги. Вероятно, облик приобрёл необходимую завершённость, в глазах отчётливо проступила готовность идти до конца. Но об этом я у костра не распространялся, и беседу мы продолжали самую мирную.
– Значит, вам повезло, – сказал Даниил, имея в виду крымское детство. – Есть что вспомнить, наверное, не одна бесконечная тундра.
Я кивнул: найдётся, конечно. Хотя и тундра, куда меня однажды ранней осенью занесло, тоже понравилась, не хочу её обижать.
– …Корабли, мечты о кругосветном плавании, паруса, карты звёздного неба, – подхватила Женя.
– Было, конечно. Такой крапивинский мир…
– И гриновский, – добавила Женя.
– Но его под конец стала перебивать политика, – продолжал я. – Перестройка, гласность, съезды народных депутатов, долой КПСС, «Доктора Живаго» напечатали… Какие уж тут карты звёздного неба, когда в «Огоньке» дедушку Ленина разоблачили и он, оказывается, не такой добрый и мудрый дед, как нам всегда говорили, а вообще не пойми кто.
– Гриб, – припомнила Марина.
– Неужели в таком волшебном краю занимались этой ерундой?! – удивилась Женя. – Я ведь каждое лето ездила в Крым. Помню, какое это было чудо, сказка! И тут какие-то съезды депутатов…
– Для тех, кто приезжает летом, конечно, чудо, – сказал я, – а у меня наоборот. Жил там постоянно, к чудесам привык и не очень-то замечал, а сказкой был Питер.
– Интересно, какие противоположности сходятся! – заметила Марина.
Я взглянул на неё, Женя тоже, и в следующий миг все трое отвели глаза и уставились кто на костёр, кто на зубчатые вершины сосен, постепенно темнеющие на фоне зеленоватого неба.
– Спой знаешь что, – попросила Соня, – «Свобода вышла боком». Знаешь?
– Конечно, – ответил я, – среди ночи разбуди, спою.
И запел мгновенно, потому что песня эта волей изумительного автора начинается без прелюдий, сразу по существу:
Мы думали, что надо идти всегда вперёд,
Как будто бы награда за поворотом ждёт.
Мы думали, что надо бежать что было сил,
Хоть нас никто об этом не просил…
3
И по тому, как вдохновенно и слаженно все подхватили, понял, что это – своего рода здешний гимн. Голос Жени так же выделялся среди всех голосов, как и лицо среди лиц. Неожиданно глубокий, альтового тембра, и какой-то очень вольный: представьте реку, не загороженную ни одной плотиной, вот примерно такое впечатление.
Но вот свобода вышла боком, стала в горле комом,
Теперь катись по водостокам навстречу всем обломам,
Катись по водостокам, стань спичечным коробком,
Катись по водостокам с ветерком!..
Я сыграл несколько песен, и гитару попросил хозяин, затем она совершила ещё пару кругов, останавливаясь у тех, кого не признала раньше, и теперь была покладистее, словно я победил изначальное недоверие. Марина с мужем Виталием пели дуэты собственного сочинения, эзотерические и, наверное, очень смешные для посвящённых. Я то слушал, то отвлекался, думая: трезвость – норма жизни, да? А почему такое кружение в голове и снаружи? И дым рисует какие-то символы: кажется, надо чуть напрячься, добавить усилие – и поймёшь. И сосны очень затейливо приплясывают вокруг, и луна… Нет, я мог поклясться, что пил только чай, заваренный на моих глазах из воды, которую сам черпал в озере. Откуда же всё? Вряд ли от песен о том, как Брахма драхму принёс Петухову, а заказана дхарма была. И курили в компании максимум двое, судя по запаху – американские сигареты с честным табаком, так что и с этой стороны никаких инсину… Тьфу! Я с трудом удержался от дурацкого смешка и заметил, что уже стемнело, подозрительно темно для белых ночей, в городе так не бывает. И у костра осталось несколько человек – среди них, кстати, Женя. Самое время начаться какой-нибудь чертовщине, но нет: Игорь поднялся с бревна, потянулся, разведя руки, как самолёт на тёмно-синем фоне, и посоветовал всем разойтись по палаткам. Завтра будет тяжелее, – сказал он. Оставалось только верить.
После разговоров о юге мне приснились Немирович и Данченко. Вообще-то, в действительности никаких Немировича и Данченко не было. В нашем крымском посёлке работал яхт-клуб, через который прошли, наверное, все ребята старше третьего класса. У начальника яхт-клуба, Константина Михайловича, было своеобразное чувство юмора. Экипажи он подбирал так: Нехорошев – Плохих, Глухов – Слепов, Волкова – Зайченко. Я однажды брякнул, что, если бы у нас были Немирович и Данченко, непременно оказались бы в одной лодке. Почему именно они, а не Мамин и Сибиряк, не знаю, но шутка прижилась и гуляла ещё пару лет. «Все готовы, кого ждём?» «Немировича с Данченкой!» «Ты не обгонял Немировича и Данченко?» «Кто же их обгонит, летят быстрее ветра!»
Странно, что я никогда не пытался вообразить их как реальных людей. Потом забыл на много лет, и вот пожалуйста – явились. Управляют четырестадвадцаткой,
4 Данченко – рулевой, Немирович – матрос. Хотя бы по этому поводу не грызутся, каждый считает своё место главным. А вообще они терпеть друг друга не могут, противоположны во всём. Немирович – широкоплечий, с виду медлительный и невозмутимый, из тех флегматиков, которых лучше не злить, вроде Пьера Безухова. Данченко – тощий, весь на пружинах и шарнирах, выпаливает двести слов в минуту. Слушают разную музыку, читают разные книги: Данченко – больше военные, Немирович – об одиночных кругосветках. Так и живут, переругиваются иногда, скрипят зубами; но просить Михалыча, чтобы рассадил, у нас не принято, а напрашиваться действиями – скажем, подраться на борту, – тем паче.
Утром получено штормовое предупреждение, выход на воду отменён. Пластиковые швертботы стоят на площадке, притянутые ремнями; виндсерферы убраны в ангар; «Дракон» и оба яла, четырёх- и шестивёсельный, качаются на растяжках между пирсами. Немирович и Данченко – дежурные по территории. Задача проста: следить, чтобы ничего не сорвало с креплений. Каждые десять минут по очереди осматривают площадку, причалы, остальное время сидят без дела, поглядывая друг на друга так, будто это напарник подстроил гнущий деревья ветер и полутораметровую, с белым гребнем, волну. Как обычно, не разговаривают – да будь они хоть братьями, всё равно на таком грохоте не поговоришь.
И оба, такие разные, жаждут одного: выйти в море сейчас, испытать себя в этих жутких условиях. Я проснулся и наяву задумался о том, как им почувствовать воду. Просто взять и, вопреки запрету… Нет, за это мигом вылетишь из клуба, и все будут крутить пальцем у виска, да ещё родителям доставишь неприятности. Нужна весомая причина. Если кого-то спасти?.. Допустим, девушка решила искупаться, не рассчитала сил, её вынесло на фарватер, и вот они видят в сотне метров от берега беспомощные взмахи рук… Несутся к причалу, прыгают в четырёхвёсельный ял, вставляют вёсла в уключины, режут швартовы, потому что отвязывать некогда, и, то и дело оглядываясь, вдвоём ведут громоздкую посудину туда, где мелькает на волнах голова…
