Наталья Борисовна вынула из-под тетради сложенную карту, развернула, и я по ходу рассказа без труда отыскал наше ранчо и мысленно проделал путь к тому месту, где на пне спиленного тополя сидела в полном ступоре Надежда. Вспомнил и Таню тем вечером и остаток разговора провёл, будто чувствуя её руки на плечах и видя блестящие глаза. Более или менее точно ответил на вопрос о времени, помня, когда закончилась репетиция ансамбля, сколько минут занимает путь от школы до ранчо и примерно сколько мы там пробыли до появления Вики.
– А это как-то связано? – поинтересовался я в конце, – его исчезновение и вот такой шок? Если, конечно, не секрет.
– Думаю, связано, но подробнее пока не могу сказать. И вы, если можно, не распространяйтесь, договорились?
– Конечно.
– Тогда распишитесь вот здесь, что побеседовали, и пригласите Тамару Портнову, – попросила Наталья Борисовна, которую в мыслях я уже называл Наташей, и мы вежливо распрощались. Мужчина в сером костюме кивнул мне, на миг отвлёкшись от газеты.
Тамара Портнова – это младшая сиротка Мэри. Я пригласил её и сел на своё место.
– Ты чего так долго? – спросил Пашка Метц, будто ревнуя, хотя сам, по моей прикидке, беседовал с Наташей чуть ли не вдвое дольше.
– Сделал крюк на обратном пути, – ответил я. – Испытал, знаешь, некоторые позывы.
Оставшиеся до перемены минут пять я думал не о синусах и тангенсах. Если предположить, что этот стресс Надежды вызван исчезновением сына? Вряд ли: столько времени прошло, десять раз могли бы хватиться. И, скорее, это был бы повод действовать, искать, обращаться в милицию, комендатуру, а не цепенеть. Более вероятным выглядел такой ход событий: с нею что-то стряслось, и он, не желая сидеть в госпитале и вообще проявлять участие, пустился в бега. Но это было бы даже не по-скотски, а вообще не знаю как. Может быть, он влез в неприятности и подставил её, а бежал из страха за собственное седалище? Но какие крупные неприятности могут быть в нашем образцовом городке, под охраной всего Черноморского флота? Не убил же он никого, в конце концов? Даже если допустить, что вдруг случайно, по неосторожности?.. Уж это бы вмиг стало известно.
Четвёртое событие не заставило себя ждать: нас попросили остаться после уроков на лекцию о вреде наркотиков. Прежде на моей памяти таких мероприятий в школе не бывало. «Может, лучше о половой жизни?» – сострил Рыбин и загоготал, но не встретил поддержки даже у Метца, всегда отзывчивого на эти темы. Во взглядах и репликах чувствовалось напряжение: объявленная лекция, хочешь или нет, всё-таки соединялась в уме с сегодняшними беседами, – и я был уверен, что кто-нибудь да знает об этой связи и её причинах куда больше моего. Мы собрались в огромном кабинете географии, вскоре подошли одиннадцатиклассники и заняли свободные места. В трёх партах впереди нас с Мексиканцем сидели Таня и Марина, и ни одна из них не обернулась. В школьных стенах мы с Таней не подавали виду, что знакомы ближе, чем привет-пока.
Проводил лекцию нарколог Валентин Викторович – тот самый, кто листал «Советский Спорт», слушая нашу с Натальей Борисовной беседу. Рассказывал он уверенно, чётким преподавательским голосом, разворачивал перед нами цветные плакаты и диаграммы. Не агитировал, не давил на эмоции – спокойно и подробно объяснял, что такое каннабиоиды, психостимуляторы, галлюциногены, опиаты, как они действуют на нервную систему и внутренние органы, как возникает зависимость, отчего рано или поздно распадается личность. Я не заметил, как пролетело девяносто минут.
До сих пор я очень мало знал о наркотиках и не сильно интересовался, хотя в нашем краю, где индийская конопля растёт как сорняк, невозможно быть невинным в этих вопросах. Друзья время от времени покуривали траву, главным любителем был, как ни странно, главный спортсмен – Куба. Он однажды угостил меня между раундами боксёрского спарринга. Составлял ему компанию чаще других Вадим, но лишь тайком от Светы, сильно не одобрявшей это занятие. Он тоже предложил затянуться, но дальше одного раза дело не пошло. Слишком нежное горло досталось мне от природы. Судя по голосу или по способности не простужаться в самую лютую непогоду, этого не скажешь, но малейшая капля дыма в дыхательных путях вызывала у меня кашель, подобный небесному грому: кто хоть раз его слышал, больше не предлагал ни сигарету, ни косяк. В последнее недели я не то чтобы жалел об этом, но временами размышлял: вот если бы дунуть как следует – вдруг откроется небесный свод, на парашюте спустится хорошая песня, так ведь делали кумиры, пусть и не мои… Но я никогда не пробовал вдохновляться при помощи лекарственных «колёс», помня рассказ Миши о том, как он отведал тарена, не испытал никаких увлекательно расписанных ощущений и даже разочаровался, между делом отрывая от одежды и топя в гальюне мотки проволоки, которые, как живые, цеплялись за брюки и с визгом карабкались вверх. Чужих галлюцинаций мне было вполне достаточно.
Событие номер пять я вновь организовал сам: проводил домой Лену Гончаренко. После лекции, когда первым ушёл одиннадцатый класс – а Таня, великий конспиратор, так на меня и не взглянула, – я поставил Лену перед фактом: иду с тобой, это просьба Оксаны. «Хорошо», – кивнув, тихо сказала Лена, и мы тронулись. Я шёл за ней метрах в десяти как бы сам по себе и думал, что плохое время в классе для неё, кажется, миновало. И в новом образе Лена, даже удивительно, приобрела некоторую строгость и недоступность, так что и младшие наглецы, если я хоть что-то понимаю, должны отвязаться от неё. Вернее всего, они её и не узнают. Я бы сам не поверил, если бы не видел своими глазами, что эта печальная красавица и то растрёпанное, еле стоящее на ногах чучело, которое меньше двух месяцев назад я почти на себе утаскивал из Пиратского сада, – в действительности одна и та же девочка.
Я шёл, сознавая нарастающее отчуждение. Ничего между нами не может быть. Не только у Лены нет шансов – в первую очередь, у меня самого. Не помог, когда ей было трудно, – значит, теперь не имею права использовать её даже в фантазиях. Это и к лучшему, если задуматься, ведь вмешайся тогда хоть раз – возможно, и Таня бы в моей жизни не появилась? И это была бы совсем другая жизнь. Я никогда не обману Таню. И больше не будет этой трещины.
На школьном дворе я догнал Лену, и мы рядом, не за руку и не под руку, пошли к дому Оксаны. Моросил занудный дождь, у меня не было зонта, чтобы раскрыть над Леной. Мы подняли капюшоны курток. И я совершенно не понимал, о чём говорить. Спросить, как даются уроки после перерыва? Но до уроков ли ей сейчас? Как чувствует себя Надежда? Лишние напоминания ни к чему, да и всё, что можно знать, я знал от Тани: чувствует себя лучше, дело идёт к выписке. Есть ли догадки, куда исчез брат? А мне-то какое дело? Пусть хоть в Америку сбегает, там быстро объяснят, почём кило редиса и кто его красит под землёй.
Мы молчали до самого дома, лишь возле крыльца Лена чуть слышно сказала: «Спасибо». А по пути к себе, уже поднимаясь на своё крыльцо, я с разбега налетел на шестое событие, после которого бросил подсчёты.
– Саша! – окликнула меня Вика, старшая близняшка из одиннадцатого класса. Мы жили в соседних домах, сходящихся прямым углом, наши парадные разделяло не более двадцати метров. Я встречал Вику и Алёну во дворе чуть ли не каждый день, но никогда прежде ни одна из них не звала меня таким трагическим голосом. Я двинулся, но, заметив, что Вика тоже сделала шаг, остановился. Остановилась и она, видя моё движение. Так повторилось несколько раз, мы дёргались друг к другу, замирали и в иной день, несомненно, посмеялись бы, но сейчас почему-то не хотелось. Только с четвёртой или пятой попытки я наконец преодолел наваждение.
