– Логично, – добавлял Олег, – он только о Наташе и мечтает.
– Ты бредишь, да?! – деланно возмущалась по-восточному яркая, жгучая брюнетка Наташа Касымова. – Не обо мне, о Маринке!
Марина Маринченко, стройная зеленоглазая красавица, сестра гитариста Игоря, уже второкурсника СВВМИУ,
11 конечно, нравилась мне, но вовсе не так, как имела в виду Наташа. Слишком несхожие характеры: я давно понял, что Мариной хорошо любоваться со стороны, а на танец приглашать кого-то другого.
– Да ну вас, засмущали! – говорил я. – Сейчас как выдам:
На деревне дед Максим
Так и помер холостым…
До крайности неприличная песня, Лука Мудищев против этого деда – сущий младенец. Девушки второпях зажимали кто собственные уши, кто рот певцу. Продолжать я, разумеется, не собирался, но цель была достигнута: звёзды больше не улыбались и уж подавно не плакали.
Мы сидели у Миши на ранчо и обсуждали, какую музыку будет играть школьный ансамбль. Сразу объясню, откуда у нас появилось ранчо. Садовые участки за чертой городка, с двухкомнатными щитовыми домиками, сараями и огородами, бесплатно раздавались в нашем исполкоме всем желающим. Но порой выходило так, что какой-нибудь лейтенант брал себе участок, через пару лет уезжал к новому месту службы, в его квартиру вселялась другая семья и от дачи не отказывалась, но вскоре понимала, что не очень-то она и нужна. Дача оставалась заброшенной, ветшала, забор превращался в дрова для шашлыков, чернозём с огорода растаскивали соседи, а в дом могли залезть и напиться солдаты из строительной части, удравшие в самоволку, или даже, не будем лакировать действительность, отдельные несознательные матросики. Однажды Серёга Изурин подговорил меня искать на заброшенных участках клад – то есть, вещи, забытые прежними хозяевами. Я не надеялся на сокровища, однако мы нашли два новеньких котелка и разбитый аккумулятор, свинец из коего годился для рыболовных грузил, а я вдобавок оцарапал лодыжку, ступив на ломаную половицу.
До поры до времени заброшенными участками никто всерьёз не интересовался, но, когда один такой дом сгорел – к счастью, без жертв, – за них взялись, переписали, ветхие начали разбирать, более или менее целые – отдавать в надёжные руки. Моя мама, инженер-электрик службы коммуникаций, как раз этим занималась. Мишин отец, заместитель начальника штаба флотской базы, взял участок подальше от своего, на окраине дачных кварталов, и отдал сыновьям: Мише и Андрею, ныне восьмикласснику. Мы посадили там сливу, яблони, несколько плетей винограда, устроили в сарае гараж для мотоцикла, вставили в доме стёкла, разрисовали его изнутри и снаружи морскими батальными сценами и теперь могли бы легко там жить – не все вместе, а посменно, человека по четыре. А если собраться после уроков, то хоть бы и все вместе, особенно ранней осенью, пока тепло.
Сегодня мужскую половину нашего общества составляли: Миша «Эстонец» – хозяин ранчо, самый быстрый из нас, владелец почти новенькой «Явы» с коляской; Олег «Молдаванин» – его лучший друг, мастер на все руки; Вадим «Немец» – кареглазый, с тонким, гордо выступающим вперёд орлиным носом; Володя «Куба» – недавно переехавший из Новороссийска боксёр, он и в Солнечном продолжал тренироваться с двумя лейтенантами-разрядниками, и передавал умение нам. Стойка, передвижение в челноке, разнообразные удары – всё это нравилось мне основательностью и научным подходом, нравилось больше набирающих силу восточных единоборств, но до поры я не мог представить, что когда-нибудь использую боевые навыки в жизни.
Эти клички могут, наверное, покоробить современное ухо, но ведь учился в Царскосельском лицее один смуглый и кудрявый Француз, а чем мы хуже? Ребята читали о лицее, они вообще любили читать, кое о чём я слышал от них впервые. Весной мы смотрели в Доме Офицеров «Полёт над гнездом кукушки», и только от них я узнал, что есть роман, по которому снят этот фильм, и нашёл его в четырёх номерах «Нового мира». А было ли прозвище у меня? – спросит кто-нибудь. Было даже два. Назвать Югославом – слишком просто, а ничего противоположного в голову не шло, так что именовался я то Греком, то Румыном, в зависимости от настроения и, возможно, погоды. Серёга же Изурин, которого я подтянул к этой компании, напоминал, если верить Наташе Касымовой, тушканчика: такой же лопоухий и ходит как на пружинках. А из всех тушканчиков самым близким нам, почти что добрым знакомым, спасибо классикам, был мексиканский тушкан.
Девушки одиннадцатого класса прозвищ не носили. В этот ранний вечер, кроме Марины, Светы и Наташи, на ранчо находились Таня, Оля и близняшки Вика с Алёной, различить которых можно было по причёске – у Вики волосы до лопаток, у Алёны каре; по серёжкам – Алёна носила, Вика нет; а на пляже ещё и по форме пупка.
Итак, мы сидели на ранчо и обсуждали, какую музыку будет играть школьный ансамбль. Мы мечтали об ансамбле с весны и уже определили состав: ритм-гитара и вокал – ваш покорный слуга, клавишные и вокал – Марина, с басом обещал помочь двадцативосьмилетний учитель истории Василий Васильевич. Играть на ударных хотел Олег, умевший сложить кирпичную стену, починить мотоцикл, разобрать и собрать фотоаппарат «Москва», но только не барабанить. Дело было за малым – научиться. «Василий в квадрате», как между собой называли историка, обещал научить Олега в два счёта, если обнаружит у него чувство ритма. В чём, понятно, никто не сомневался.
А вот выбрать репертуар было гораздо труднее. Мы все отвергали белую и розовую попсу, но здесь единство и заканчивалось. Время было странное: поиски, сомнения, нетерпимость перемешаны в разных пропорциях, но часто в одной голове. Я недавно вырезал из журнала «Кругозор» синенькую гибкую пластинку, до крайности удивительную пластинку. На одной её стороне были «Песни о Ленинском Комсомоле»: многотысячный хор, казённые голоса солистов, маршеобразные мелодии с малоразборчивыми, тонущими в оптимистическом рёве словами; на другой стороне – группа «Бригада С»:
Бродяга, какая странная масть!
Бродяга, какое дерзкое призванье!..
Пластинку сопровождала статья с таким примерно содержанием: «Что нужно современной молодёжи? Давайте попробуем всё». Никто не знал, что нужно молодёжи, да и сама она не знала, будучи слишком неоднородной. Вот и мы не могли решить, что нам нужно. О комсомоле, к счастью, речи не заходило, но Марина, увлечённая отечественным роком («Кроме „Землян“!» – вслед за Майком Науменко уточняла она), наша прекрасная Марина хотела исполнять песни с острой социальной тематикой, вскрывать недостатки общества, обнажать правду, мне же до правды не было дела, я стоял за чистое искусство.
– Тебе всё развлекаться надо, тоже мне Вивальди! – возмущалась Марина, сияя зелёными звёздами глаз. – Реальной жизни не видишь.
– По-твоему, реальная жизнь бывает только на помойке? – уныло спрашивал я.
– Помойка – это в сто раз честнее, чем твоя башня из слоновых костей.
