Мир выдумка, человек в нем случайный гость, ножницы окончательного монтажа у человека в вертолете, а злому Андропову большое человеческое спасибо не только за гон на коррупцию и приказ «ноль сто» (кто служил – поймет) – но и за этот пир духа.
За первую в нашей жизни голую Барбару Херши.
За рост Кинг-Конга.
За белые кашне.
За истерику трюкача про 42 сорта мороженого, и сироп, и морды Микки-Маусов, и нахлобученное на голову пластмассовое ведерко, – которую каждый рожденный в СССР помнит дословно.
Наша Болгария
Болгария в сознании как-то не отложилась.
Вроде и воевали там, и Шипку-Плевну помним – но то ж места русской славы, а где там были болгары, история молчит. Встречали теплом сердец, ага.
Ну, «Булгартабак»: «Шипка», «БТ», «Опал», «Родопи», «Стюардесса». «Ту-134» в голубом квадратике.
«Слънчев бряг». Магазин «Варна». Пила «болгарка», монета стотинка.
У Ерофеева: «Я испытываю боль за дагомейский, киргизский, болгарский, корейский народы, ибо плохо их знаю и ленюсь узнать лучше».
Воистину.
Государство им ставили мы, а обе войны они были за немцев. Русское слово «братушки» напитано ядом на века.
Про каменного Алешу в Пловдиве сложена пронзительная песня. Свободные болгары любят кидать в него пакетами с краской.
«Южный поток», о Болгарию споткнувшись, стал «Турецким». Братушки заныли, но поздно.
Вторая Украина.
С комплексами от общей веры, общей кириллицы, сходства имен и выпирающей на этом фоне второсортности.
С габровскими анекдотами про жадность – как Петко собаке пасть бинтовал, чтоб даром лай не тратить.
Украина и есть.
«Барьер»
Болгария, 1979, в СССР – 1981. Бариерата. Реж. Христо Христов. В ролях: Иннокентий Смоктуновский, Ваня Цветкова. Прокатные данные отсутствуют.
Хмельной маэстро по пути домой обнаруживает на заднем сиденье спящего женского ангела. Ангел любит ходить босиком, сворачиваться клубочком и летать по ночам, преодолевая барьер и приглашая к тому же рожденного ползать и размахивать палочкой. Параллельным курсом летит доктор Фрейд с лекцией о нездоровых старческих фантазиях.
Отчего-то (известно отчего) на излете социализма состоятельные творцы полюбили молоденьких фей. Феи заливались хрустальным смехом, были моложе творца лет эдак на сорок и освещали нездешним светом его холостяцкую берлогу: к моменту приземления иноприродных существ творцы поголовно были вдовцы или счастливо (т. е. без потери жилплощади) разведены. Стоило озорным сквознякам и улыбкам летней ночи наполнить их жилище, туда тотчас задувало фею. Или музу. Или девочку-колокольчик. Чем творец с феей занимались в многокомнатной, положенной ему по рангу квартире-лабиринте, сказать было неловко, поэтому считалось, что они летали. В фильме по рассказу Валентина Распутина «Рудольфио» журналист летал с феей Ио. В фильме по пьесе Алексея Арбузова «Сказки… сказки… сказки старого Арбата» кукольных дел мастер летал с феей Виктошей. В фильме Романа Балаяна «Райские птицы» писатель-диссидент летал с феей Катенькой. В рассказе Вениамина Каверина «Сын стекольщика» хрустальным сердцем обладала дочь архитектора, дико ревнуя папу к воцарившейся в доме злой волшебнице Ольоль.
А вот в фильме по повести Героя Соцтруда Болгарии, ветерана их писательской спилки Павла Вежинова «Барьер» композитор летал с феей Доротеей. В этих крылатых качелях было столько узнаваемого ребяческого фрейдизма, что на Западе подобных сюжетов элементарно стеснялись. Тамошних кукольных, скрипичных и нотных дел мастера если и спали со своими студентками, то не делились стариковским счастьем с широкой общественностью. А кто и делился (как Вуди Аллен в «Манхеттене») – не изображал себя добрым волшебником, а подругу случайно приземлившимся мотыльком. О «Последнем танго в Париже» и речи нет, там фею… ладно, оставим.
У нас с болгарами все было иначе (у нас – потому что странноприимного титана играл приглашенный И. М. Смоктуновский пятидесяти пяти лет от роду). Титан учил Дорофею нотной грамоте, и та начинала слышать музыку при одном касании клавира. Для пущей легкости сближения была она чуть с прибабахом, носила хиповский батничек с талисманчиком и наблюдалась в псих-лечебнице (кто в здравом уме и без очевидной корысти клюнет на бисексуального зануду? – а затейливая ориентация угадывалась в Смоктуновском не меньше, чем в Марлоне Брандо). По стенам творца висели гобелены, антикварная дедовская сабля и картина Шагала с летучими влюбленными. Даже автомобиль «Жигули» ловкие болгары сняли в ночи с таких выгодных ракурсов, что он гляделся волшебным экипажем.
В СССР фильм полюбили: имя актрисы Вани Цветковой выучила вся страна – радовало, что девочку зовут Ваней; разве что подрезали сцену ее нагого купания в пруду (феи Динь-Динь вечно норовят залезть в пруд голышом, да и летают преимущественно в ночнушках). Фото в ночнушке вынесли на четвертую обложку журнала для состоятельных творцов «Искусство кино».
Конечно, смущала некоторая томная безвкусица и мастер-и-маргаритица – но чего еще, скажите, было ждать от режиссера с фамилией Христо Христов?
«Черные ангелы»
Болгария, 1970, в СССР – 1972. Черните ангели. Реж. Выло Радев. В ролях Доротея Тончева, Виолета Гиндева, Стефан Данаилов, Марин Младенов. Прокатные данные отсутствуют.
Три юных пары по выходным купаются у водопада, читают с камня стихи, лобзаются в вересковых кущах и ловят улыбки летней ночи. Играют в жмурки в черной наглазной повязке. По будням – разбирают пистолеты «шкода» с глушителем и снова становятся диверсионной группой штаба повстанческой армии-1942. Лучшими, вечно молодыми сынами и дочерьми народной Болгарии, в муках решающей – расширяться или не расширяться с немцами на Восток.
Стихи на камнях и оружие в ридикюлях, православные молебны и громкие акции, уход по крышам в белых рубахах и последний бой во мраморных чертогах генпрокуратуры – пафос и красота жизни на острие в такой степени копировали черную романтику боевой организации эсеров, что временами казались выдумкой, имитацией большого стиля старших соседей. Ан нет же – уже в 41-м по отмашке из Москвы БКП перешла к тактике уличного террора против высшего генералитета (чем и объясняется непропорционально большое число смертных приговоров при провалах красного подполья). Революционное сектантство и стиль обоюдной предельной жесткости характеризовали классовую войну на Балканах. Поэт Никола Вапцаров, чьи строки предпосланы одиссее боевой дружины, сам был казнен по одному из процессов БКП. Черные кожанки, курсистские платьица, парадные мундиры с саблей и стоечкой становились прощальной униформой маленьких солдат, страшно далеких от народа и убивающих старших его именем.
В рекламных проспектах их жертвы огульно именовались «предателями болгарского народа» – сомнительная дефиниция, учитывая упорную стратегию лояльного нейтралитета, проводимую царем Борисом с молчаливого одобрения масс. Впрочем, именно требования более активных действий на Востоке приводили высших чинов армии и юстиции к законной пуле в бок. Таким образом, шестерка диких орудовала не только в пользу Москвы, но и в интересах простого болгарского новобранца: страшно подумать, какой люля-кебаб сделала бы из него оскорбленная в братских чувствах Красная Армия. Регулярные уличные расстрелы в целях национального невмешательства – это было новое слово в теории и практике терроризма. За одно это можно поставить ребятам свечку: малой кровью они хранили свой народ от большой.
