«Правильный», как пишут в торрентах. Спидимен не имеет права оставаться инвалидом-семьянином-отставником.
Умыть стервеца – и улететь в легенду.
Обнулить счет.
Спроси человека-ракету на страшном суде: «Переиграем?» – он длинно сплюнет в ответ и посмотрит, как настоящий джет на американца.
«Тридцать девять ступеней»
Великобритания, 1978, в СССР – 1982. The Thirty Nine Steps. Реж. Дон Шарп. В ролях Роберт Пауэлл, Дэвид Уорнер. Прокатные данные отсутствуют.
Серия смертей тузов английской разведки ставит на уши Лондон в канун Первой мировой. Горный инженер из Кейптауна Ричард Хани облыжно обвинен в одной из них, к тому же преследуется германской агентурой как похититель блокнота покойного. Увертываясь от плащей, кинжалов и полицейских облав, Хани распутывает клубок, ведущий к адской машине под палатой лордов, которую должен привести в действие часовой механизм Биг Бена. Джентльмен-лев разбивает циферблат и виснет на минутной стрелке главных часов страны, пока Скотланд-Ярд бьется с немецкой разведкой внутри. Попытка остановить время засчитывается. Хичкок рад.
Конечно, фильм был чудесным оммажем Хичкоку – только не одноименной его картине 35-го года, а легендарной «К северу через северо-запад». Как и Кэри Грант, герой Пауэлла хватался за нож, воткнутый в спину знакомого, и на этом основании обвинялся в убийстве. Как и на Гранта, на него пикировал в поле злодейский биплан-кукурузник. Посадка опоенного Гранта за руль машины без тормозов остроумно пародировалась гонкой обездвиженного барбитурой Пауэлла в инвалидной коляске, а висение в ноздре гигантского президента Вашингтона на скале Рашмор – болтанием на стрелке Биг Бена. Осевший в Англии американец Дон Шарп как будто оспаривал Хичкока, объяснявшего творческое равнодушие к родине ее некиногеничностью. В том числе – забив в стоминутный фильм все сорок сороков туристических штампов о Британии: псовую охоту, смог, волынку, даблдекеры, поезда, саквояжи, молочные бидоны, трость со стилетом и полицейские цепи в зеленых холмах. Игра в добрую Англию была сродни экзерсисам Акунина.
В Союзе все приняли за чистую монету. Аутентичными иностранцами нас не баловали, а постановки переводных водевилей и детективов сами грешили стилизацией: Англия – кэб, крылатка, констебль, котелок, Франция – фрак, флирт, фасон, фехтование, Германия – «прозит», порядок, пиво, подтяжки. Казалось, у них и по жизни так, чего смешного. Дошло до того, что вход колбасы поезда в черную дыру тоннеля, фривольно символизировавший у Хичкока случайную связь Гранта с попутчицей по купе и процитированный Шарпом, был слепо купирован редактурой: попутчица осталась, дыра тоннеля тоже, а хоть какой-то намек на близкие отношения канул в корзину. Ленфильмовский редактор, как и его русская паства, видеть Хичкока и считать намек не мог, а считал бы – отстриг бы эпизод целиком.
И все же картине в нашем прокате повезло несказанно. Злокачественная пленка «Свема» убила весь цвет, сообщив происходящему бурый оттенок благородной сепии, – что пошло ему только на пользу. К тому же Роберт Пауэлл в мелких рыжих кудряшках был вылитый Сан Саныч Блок (неверующие – проверьте), живший и гремевший аккурат в те же времена кануна Великой войны. Блок, в щегольской тройке висящий на стрелке Биг Бена или закладывающий виражи в инвалидной коляске по спиралям фамильного замка, – это уже был такой грандиозный сюр, которого авторы и хотели бы – все равно б не вышло.
А кому постмодерна мало – так шефа шпионов лорда Эплтона играл «соломенный пес» Дэвид Уорнер, памятный среди прочего ролью г-на Треплева в люметовской «Чайке»!
P.S. Сэр Альфред, вероятно, фильм видел: умер он только на следующий год. Надеюсь, не от впечатлений.
Наша Венгрия
У них были чардаш, паприка, Имре Кальман и кружок Петефи.
У нас были динамовец Сабо, фильм «Отпуск за свой счет» и медаль за город Будапешт.
Отношения лучше всего передавались матчем по водному поло на Олимпиаде-56: сверху игра в мяч – снизу удары в пах, подводный брык и щипки.
Бродский с Найманом бегали в кино «Наука и знание» на хронику венгерских событий: зырить, как коммунистов мочат. Другие глядели на фото, как именно мочат коммунистов – подвесив вниз головой и жаря живьем – и думали, что и будущему нобелиату не заказано быть недоумком.
Судя по имени и крайнему интересу мадьяр, граф Дракула
[5] тоже был из них. И первая постановка венгерская, и главный исполнитель Лугоши – тамошний.
Вот к венграм относились ровно как к графу: с заинтересованной опаской.
«И все снились мне венгерки с бородами и с ружьем».
«Лудаш Мати»
Венгрия, 1977. Ludas Matyi. Мультфильм. Реж. Аттила Даргаи. Прокатные данные отсутствуют.
«Трижды отомщу», – клянется оскорбленный мальчик, поротый за сокрытие братца-Гуся от злого барина графа Дёбрёги в количестве 25 палок на седалищный нерв. Под меланхоличный счет Гуся толстую жопу графа ждут троекратные приключения.
Что значит имя Лудаш Мати для мадьяр, нам не понять и пытаться не стоит. Многие горделивые нации пиарят в веках имена фольклорных мстителей Олексы Довбуша, Кришьяна Барона
[6], Пала Кинижи и Робина Хорошего
[7] – так у венгров про гусопаса снят фильм, поставлен балет, сложена поэма, сочинена сюита, а имя его носят юмористический журнал и кукольный театр в Дебрецене. Мальчика, трижды отплатившего самодуру, они почитают, как мы Кибальчиша. А если учесть, что в первом же кадре он спит внутри гигантской литеры «А», то это уже уровень первороссиян Кирилла и Мефодия.
Первомадьяр Мати воплотил ветхозаветный дух мщения, смыслообразующий у южных народов. Идея ответной порки всегда жива в нациях, у которых в ходу телесные наказания, – тут, кстати, не подкачали и мы. Фильм «Неуловимые мстители» стал суперхитом не в последнюю очередь из-за триумфального истязания атамана Лютого под маузерами Цыгана. «Будет и твоей жопе Варфоломеевская ночь», – говорил в таких случаях Марселлас Уоллес.
В мультипликации за становой национальный эпос взялся король венгерского аниме Аттила Даргаи, что сразу обеспечило высокие кондиции постановки. Перед повторной поркой Мати заворачивал графа в пеленку, как Шурик Федю. Подосланный Гусь припухал на флюгере, как Петух в «Бременских музыкантах». Опочивальня была застлана медвежьей шкурой, а в ногах для голых пяток лежала шкурка кота. На месте каждой из расправ белый мститель оставлял гусиное перышко.
