Синьора Биче загремела столовыми приборами. Адальджиза опомнилась, озабоченно посмотрела на маленькие золотые часики, которые на моей памяти носила всегда. Она встала, я не шелохнулась. Почти ничего нового я от нее не узнала.
— Еще минуту, пожалуйста. Мне нужна помощь, речь идет о моей сестре Адриане. Ей тяжело жить в поселке, она долго там не выдержит.
— В каком она классе? — спросила Адальджиза, еле скрывая нетерпение.
— В первом классе средней школы.
— Не беспокойся, мы поговорим об этом в следующий раз. Запомни: я думаю о тебе. И прошу тебя, продолжай хорошо учиться.
Она быстро записала на бумажке новый номер телефона.
— Если что-то срочно понадобится, звони.
Она на секунду застыла в нерешительности, хотя ей нужно было торопиться, — тогда я не поняла почему. Возможно, она думала, нужно ли ей подходить ко мне, чтобы попрощаться, и насколько близко. Наверное, мое поведение обескуражило ее, и она на некоторое время так и замерла, стоя за столом. Я тоже встала — ноги плохо держали меня, — и подошла к окну, как будто ее уже не было в комнате. Я выглянула наружу: дорога и балконы на фасаде выглядели по-зимнему тусклыми, школьники садились в городской автобус, чтобы ехать домой.
33
С той январской пятницы Адальджиза начала меня удивлять. Я-то думала, что увижу ее неведомо когда, а может, и вовсе не увижу, и что она будет платить за меня, как прежде держась на расстоянии. Однако прошло всего два дня, и она позвонила. Трубку взяла синьора Биче.
— Да, здесь, — проговорила она, пристально глядя на меня, и торопливым жестом указала на ванную комнату.
Я вошла туда и закрыла за собой дверь. Сидя на краю ванны, я понимала, что они говорят обо мне: об учебе, питании — словом, на обычные темы. Адальджиза перезвонила чуть позже, и я не успела уйти.
— Я подумала: а не начать ли тебе снова ходить в бассейн? Мы могли бы пойти туда вместе, как-нибудь вечером, на этой неделе.
— Не хочу, — отрезала я.
— Тогда в балетную школу.
— Тоже нет.
Она настаивала: мне ведь там очень нравилось, к тому же я снова увижусь с подругами.
— Они наверняка меня забыли. А теперь извини, мне пора ужинать.
Я не хотела получать от нее больше самого необходимого. Но отказавшись от занятий танцами, я всю ночь беспокойно проворочалась, как будто съела на ужин что-то жирное и тяжелое. Это правда, в балетной школе мне очень нравилось.
Однажды в дождливый день, наступивший после ясного утра, я увидела ее, выйдя из школы. Она ждала меня, стоя под большим мужским зонтом в толпе родителей, встречавших детей после уроков. Я хотела было вернуться, но мне помешала толпа мальчишек, вылетевших на улицу. Адальджиза пришла только ради меня.
Увидела издали, помахала рукой, и мне уже некуда было деваться.
— Я знала, что тебя придется спасать от дождя. Ведь утром было солнечно.
Она отставила локоть, предлагая взять ее под руку, но я не захотела и просто пошла рядом, надеясь, что никто из одноклассников нас не заметит. Мне было бы трудно объяснить, кто она.
В то же время мне стало тепло на душе, мной овладело искушение хоть на один день почувствовать себя такой же, как все. Лил холодный зимний дождь, и меня тоже пришли забрать из школы.
Она сказала, что у нее не получилось припарковать машину поближе: погода хуже некуда, и никому не хочется ходить пешком. На нас обрушился настоящий ливень. Мы кое-как добрались до ее маленького синего автомобиля в потоках дождя. Когда я устроилась на переднем сиденье, она захлопнула за мной дверцу, обошла машину и села за руль. В салоне все еще чувствовался кисловатый запах: несколько лет назад она разлила там целую бутылку уксуса. Но гораздо сильнее меня взволновал ее запах, который я ощутила, едва она повернула голову. Утром она всегда наносила капельку духов за ушами и на запястья: я наблюдала за ней в зеркало и знала каждое ее движение.
На приборной панели блестел магнитик с изображением святого Гавриила, маленькой цветной фотографией ребенка и надписью: «Не спеши, подумай обо мне». Рядом красовался старый магнит с моим выцветшим черно-белым снимком. Я смотрела, как капли разбиваются о ветровое стекло, и молчала, пока мы не прибыли на место. Она достала кастрюльку, завернутую в полотенце.
— Это пиццайола.
[5] Мясо еще теплое, но можно, если хочешь, подогреть, — сказала она.
Несколько минут я стояла на лестнице. Что происходит? Почему Адальджиза вдруг перестала прятаться от меня? Меня это пугало, приводило в растерянность. Ведь она от меня отреклась, и я потеряла веру в нее. И тут вдруг, после того как я вынудила ее со мной встретиться, она стала такой милой и предупредительной. Я почувствовала, что мне грозит опасность снова довериться ей. Тем более что я очень этого хотела.
Несколько недель о ней не было ни слуху ни духу. Я решила, что она снова исчезла. Кастрюлька из-под мяса, чисто вымытая и вытертая, дожидалась ее на полке в кухне синьоры Биче. Может, я оттолкнула ее своими грубыми выходками? Нет, это было только начало: потом она исчезала еще не раз.
Со временем я привыкла к тому, что она то появляется, то пропадает на несколько дней, а то и надолго. Она делила свое время между мной и новой семьей. Я ждала ее, не признаваясь в этом самой себе. Делала обиженное лицо, когда она снова появлялась. И так до тех пор, пока я окончательно не перестала в ней нуждаться.
Мне совершенно все равно, убеждала я себя, придет она или нет, но всякий раз вздрагивала от звонка домофона.
Когда Адальджиза появилась снова, она принесла свитер моего любимого цвета. Я сердито схватила его, почти вырвала у нее из рук.
— Я взяла красный. Размер подойдет?
Я пожала плечами и, ничего не ответив, направилась в комнату, чтобы убрать вещь в шкаф. Она вошла следом за мной, огляделась.
— Немного тесновато, — задумчиво сказала она. Я рассказывала ей о том, как я живу, до ее исчезновения. — Извини, что мы так долго не виделись, у меня была уйма дел, — пожаловалась она и сообщила, что вернулась в дом у моря. — Нужно все привести в порядок. Там дел не на один месяц: Гвидо вечно нет дома, он работает, а у меня маленький ребенок.
Никогда еще она не рассказывала мне о своей новой жизни. Она улыбнулась, произнося имя сына: Франческо — как у одного из святых, которым она молилась. Я ее внимательно слушала, только немного отвернулась, чтобы она не видела моего лица.
— Твоя кровать все еще на месте, — пробормотала она как будто про себя, потрогав набитое овечьей шерстью одеяло, согревавшее меня по ночам.
В сумке у нее было для меня кое-что еще: носки, серебряный браслет, бальзам для губ, которые у меня вечно трескались. Я приняла все это, не смутившись и не поблагодарив. Пока она выкладывала вещи на тумбочку, я уже решила, что из этого отвезу сестре.
