Утром она приходила в комнату разбудить нас, но я чаще всего уже не спала и сидела в постели с книгой в руках.
— Ты только посмотри на эту соню, — говорила она, кивнув на свою великаншу-дочь, которая спала, накрыв голову книгой.
Мы улыбались, как два заговорщика, затем она начинала будить Сандру.
Я до сих пор благодарна ей, хотя и не навестила после получения аттестата зрелости. Я так и не обзавелась привычкой возвращаться к тем, с кем рассталась.
В тот день, когда отец уже собирался уезжать, я перерыла вещи, сложенные на кровати, пытаясь найти хоть что-нибудь, что подошло бы Адриане. Все было ей слишком велико, годились только шапка и шарф. Я приложила к ним записку: «Не сердись на меня, в субботу после школы приеду, жди меня на площади в три». И попросила отца передать эти вещи Адриане.
— Если заслужит, дайте ей оплеуху, в общем, делайте так, как будто это ваша дочь, — посоветовал отец синьоре Биче, выходя за дверь. Он знал, что она никогда меня не ударит. Просто он грубо, как умел, попросил, чтобы она по-матерински любила меня. Теперь я точно знаю, что так оно и было.
— Не зевай, когда в субботу будешь садиться в автобус, их из города много ходит. Смотри, не перепутай, — сказал он мне, потом снова обратился к хозяйке: — Может, вы проводите ее до остановки, ну хоть в первый раз. И в школу тоже, пожалуйста, а то ненароком заблудится.
Он говорил так, как будто я и в самом деле его дочь. Он никогда так не беспокоился ни обо мне, ни даже о других детях. Или, может, я просто этого не замечала. Я опустила голову, пытаясь справиться с волнением.
— Выпрямись, а то горбатая вырастешь.
И он крепко шлепнул меня, заставив вытянуться в струнку. Еще несколько часов у меня на спине был заметен отпечаток тяжелой ладони отца.
Немного позже Сандра наблюдала, как я в растерянности брожу по комнате.
— Давай я помогу тебе разложить вещи, — предложила она.
— Ты не будешь сердиться, если я кое-что повешу на стену? — спросила я.
— Представь себе, нет. Вот булавки.
Рисунок моей сестры был сделан в дождливый день, которым завершилось лето. На листе бумаги мы стояли, держась за руки, среди цветов и травы. В другой руке я держала книгу с надписью «История», а она — бутерброд. С куска хлеба свисала полоска мортаделлы: ее легко было узнать по белым кружочкам жира и розовой серединке. Адриана обожала мортаделлу.
Ее карандаш поймал и различие в наших улыбках: у нее были маленькие растущие коренные зубы, а у меня — обычные. Адриана гениальна, она всегда такой была.
Я повесила рисунок на стену над письменным столом, а рядом — платок Адрианы, который она надевала, когда пекло солнце. Я его тайком стащила, так что минимум на год она его лишилась. Я много раз видела, как она ловко завязывает его на затылке, например, когда мы собирали бобы.
— Под ним у меня голова потеет, а без него кровь из носа идет, — сетовала она.
Прикалывая к стене углы этого квадратика из ткани, я почувствовала запах волос Адрианы, и печаль стала понемногу отступать, как жар во время болезни. На этот выцветший платок с геометрическим рисунком я смотрела каждую ночь, лежа в кровати. Домики, стилизованные деревья и корзины пульсировали в темноте, как фосфоресцирующие пятна, горевшие под моими веками. Я думала о нашем договоре, который, по ее мнению, я нарушила. Однажды я буду оправдана, если заберу ее сюда. Я уже оценила размеры комнаты, в ней вполне могла бы поместиться еще одна кровать и, пожалуй, Сандре, ее матери и отцу, с которым я вскоре познакомилась, не будет в тягость еще один жилец. Они бы смеялись над взрывными шутками Адрианы, удивлялись бы, какая она не по годам рассудительная.
Я чувствовала, что пора уже мне отплатить за то везение, которым наградила меня судьба, а ее — нет. И все же из нас двоих я меньше, чем она, была приспособлена к жизни.
Кто знает, что с ней может случиться, пока меня нет? Ночью мне мерещились несчастья, которые могли свалиться на нее, ведь одного брата мы уже потеряли. А вдруг сам этот дом притягивает беду? В первое время часы бессонницы я посвящала только ей, но с годами все легче находила предлог, чтобы не спать. Я то и дело изучаю какой-нибудь метод, покупаю новый матрас, пробую только что изобретенное лекарство или недавно разработанный способ релаксации. Но заранее знаю, что не позволю себе отключиться, разве что на очень короткое время. Каждую ночь на подушке меня ждет один и тот же темный сгусток призраков и затаенных страхов.
29
Я привыкла и к этому дому, к этой семье. К синьору Джорджо, отцу Сандры, кроткому и молчаливому. Он один среди них был худым: жена пыталась его откормить, но в конце концов отказалась от этой затеи.
Зато она умудрилась увеличить мой вес на несколько килограммов, как колдунья из сказки, только она была доброй и не собиралась меня есть. Она накладывала мне большие порции, а мне приходилось поглощать их, ничего не оставляя на тарелке, чтобы не обидеть хозяйку.
В первый день синьора Биче проводила меня в лицей, как просил отец. Она показала мне короткий путь — через террасу, на которой распевали канарейки в клетках, и теперь я наслаждалась их обществом каждое утро.
— Ну все, спасибо, — сказала я ей, когда мы увидели издали желтое здание и толпу шумливых подростков, собравшихся у входа.
К открытой двери лицея я подошла одна. Как всегда перед началом чего-то важного, у меня перехватило дыхание от волнения и страха. Мне была знакома одна из одноклассниц: несколько лет назад мы ходили в один бассейн. Я ее не заметила, потому что все время смотрела вниз, но она сама окликнула меня, и мы сели рядом. Недавно их семья переехала в этот район.
— А почему ты записалась в этот лицей? Вы больше не живете на северном побережье? — спросила она немного погодя.
Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же закрыла. Что ей сказать, я не знала, все равно что, только не правду, но никакая правдоподобная ложь в тот момент не пришла мне в голову.
— Это долгая история, — пробормотала я за миг до спасительного звонка на урок. И решила рассказать ей что-нибудь в другой раз, когда лучше подготовлюсь.
Так начались годы стыда. Он не отпускал меня ни на секунду, всегда был со мной, как несмываемое пятно, как капля вина на щеке. Я сочинила историю, которая объясняла окружающим, моим учителям, школьным товарищам, куда подевалась моя семья. Я твердила одно и то же: что моего отца карабинера перевели в Рим, что я не хотела уезжать из нашего города, что меня пригласила пожить у нее одна родственница, что я каждые выходные навещаю родителей в столице. Эта выдуманная история больше походила на правду, чем то, что произошло на самом деле.
Однажды Лорелла, моя соседка по парте, попросила дать ей тетрадь по математике.
— Я тебе ее сама занесу. Какой у тебя адрес? — скороговоркой пробормотала я, будто куда-то торопилась.
