— Конечно нет.
— У тебя есть какие-нибудь сбережения?
Молчание…
— Совсем немного, — нерешительно ответил он. — А у тебя?
— Тоже немного. — И тут же добавила: — Совсем чуть-чуть.
— И сколько это чуть-чуть?
— Сначала ты ответь, — не сдавалась она.
— У меня… — начал было он.
— Ну, говори.
— На самом деле совсем мало, может, даже меньше, чем у тебя.
— Да не может быть.
И вновь молчание.… Длительное молчание.
— А сама ты как думаешь? — спросил он.
— Ну, — глубоко вздохнула она. — Наверное, больше, чем… — И задумалась.
— Чем сколько? — допытывался он.
— Да чего там. — И она расхохоталась: — Стеснительные какие. У меня, например, на счете сто тридцать марок.
На что он важно, с расстановкой произнес:
— Четыреста семьдесят.
— Как здорово! — обрадовалась Барашек. — Это ровно шестьсот марок. Милый, это целое богатство!
— Ну, я так не думаю. Холостяцкая жизнь обходится дорого.
— А я трачу семьдесят на еду и жилье при зарплате в сто двадцать марок.
— Долго же тебе пришлось копить, — сказал он.
— Правда долго, — согласилась она. — А больше откладывать не получается.
Молчание…
— Боюсь, мы не найдем квартиру в Духерове, — сказал он.
— Может, снять меблированную комнату?
— Ну да, сэкономим хоть на мебели.
— Да, мебель сейчас очень дорогая.
— А давай прикинем, — предложил он.
— Давай. Посмотрим, во что это выльется. Только давай считать так, будто у нас нет ни гроша.
— Да, те деньги, что у нас есть, мы трогать не будем, пусть копятся. Итак, сто восемьдесят марок жалованья…
— Женатому должны платить больше.
— Да, но понимаешь… — Он смутился: — По соглашению вроде бы должны, но мой босс такой хитрый…
— Да не все ли равно, хитрый он или нет.
— Барашек, давай все-таки считать, исходя из ста восьмидесяти. Будет больше — тем лучше, но про сто восемьдесят мы знаем наверняка.
— Ну хорошо, — согласилась она. — А сколько вычитают?
— Да, — сказал он, — тут уж мы изменить ничего не можем. Шесть марок — налог и две семьдесят — страховка по безработице. Касса взаимопомощи — четыре марки. Больничная касса — пять сорок. Профсоюз — четыре пятьдесят…
— Ничего себе, в профсоюз сколько.
— Не начинай. С меня и твоего отца хватит. — Он начал раздражаться.
— Хорошо-хорошо, — успокоила его Барашек. — Получается двадцать две марки шестьдесят. А на проезд тебе деньги нужны?
— Слава богу, нет.
— Остается сто пятьдесят семь марок. Сколько может стоить жилье?
— Даже не представляю. Комната с мебелью и кухня. Не меньше сорока марок.
— Допустим, сорок пять, — прикинула Барашек. — Остается сто двенадцать марок. А на еду сколько нам понадобится?
— Тебе лучше знать.
— Мать все время повторяет, что у нее уходит по полторы марки в день на человека.
— Значит, девяносто марок в месяц, — подытожил он.
— В результате останется двадцать две марки сорок пфеннигов, — сказала она.
Они посмотрели друг на друга. Из оцепенения первой вышла Барашек:
— И у нас практически ничего не остается на отопление, газ, свет. А почтовые расходы? А одежда? Белье? Обувь? А посуда?
— В кино тоже иногда сходить хочется. А в выходные за город съездить. И покурить.
— А еще хотели что-нибудь скопить.
— Марок двадцать в месяц.
— Нет, тридцать.
— Нужно пересчитать.
— Вычеты те же.
— Комнату с кухней дешевле не найдем.
— Ну марок на пять хотя бы.
— Посмотрим. Да и газеты нужны.
— Ну да. Выходит, что только на еде и можно сэкономить. Марок десять.
И опять они посмотрели друг на друга.
— Как ни крути, доход у нас слишком маленький. О том, чтобы что-то отложить, не может быть и речи.
— Скажи, а тебе обязательно крахмалить сорочки? — спросила она его с печалью в голосе. — Сама я их выгладить не смогу.
— Да. Босс требует. Отдать сорочку в глажку стоит шестьдесят пфеннигов, еще десять пфеннигов — сам воротничок.
— В месяц это пять марок, — подсчитала она.
— И еще обувь содержать.
— Да. Это тоже выльется в приличную сумму.
Молчание…
— Ну, давай подсчитаем еще разок. — Он задумался: — Ну, сбросим с еды еще десятку. Меньше, чем на семьдесят, не получится.
— У других-то получается?
— Не представляю как. Многие ведь зарабатывают еще меньше.
— И я не представляю.
— И все-таки мне кажется, мы где-то просчитались. Давай-ка еще раз.
Но как они ни пересчитывали, результат выходил тем же.
Они посмотрели друг на друга.
— А между прочим, я смогу потребовать вернуть мне взносы в кассу взаимопомощи, когда выйду замуж, — внезапно вспомнила Барашек.
— Точно! — обрадовался он. — А это целых сто двадцать марок.
— А что твоя мама? — вдруг спросила она. — Ты никогда мне о ней не рассказывал.
— А что тут рассказывать, — отрезал он. — Мы с ней даже не переписываемся.
— А-а. Бывает.
Опять наступило молчание.
Они поднялись. Так ничего и не решив, они опять пошли на балкон. Двор уже погрузился в темноту. Город затих, лишь изредка до них доносились гудки автомобилей.
Он задумчиво произнес:
— А стрижка стоит восемьдесят пфеннигов.
— Все, хватит об этом, — сказала она. — Другие как-то выкручиваются, выкрутимся и мы. Все наладится.
— И вот что, Барашек, — сказал он. — Я не стану выдавать тебе деньги на хозяйство. В начале месяца мы все деньги положим в чашку, и каждый будет брать столько, сколько ему нужно.
— Отлично, — согласилась она. — У меня как раз есть подходящая для этого красивая голубая ваза. Позже я тебе ее покажу. Но мы будем жить совсем скромно. А там, глядишь, и я научусь гладить рубашки.
— Сигареты по пять пфеннигов — это роскошь, — сказал он. — Есть за три, и вполне приличные.
Но тут Барашек подскочила как ошпаренная:
