— Да, это действительно я, доктор Долль. В последний раз мы с вами виделись в конце марта, и я рад, что вы, как и мы, уцелели в этой катавасии. Моя жена, правда, сейчас в больнице, но я думаю, ее выпишут в самое ближайшее время. И да, я знаю, что ломлюсь к вам самым бесстыжим образом, но я непременно хочу поговорить с вами с глазу на глаз, пока не появились покупатели!
Радостно тараторя, Долль потихоньку, шажок за шажком, теснил ее внутрь лавки. И предусмотрительно закрыл за собой дверь, чтобы другие нахалы не вздумали повторить его подвиг.
— Да, — сказала добрая Минус: она уже не сердилась. — Да, я слыхала, что вы двое приехали, и мне рассказывали, что дела у вас не очень. Что же привело вас ко мне, герр доктор?
Но прежде чем Долль успел обрисовать свои потребности, перспективы и гарантии, она вновь заговорила:
— Впрочем, о чем это я? Кто приходит в такую рань к матушке Минус, чтобы поговорить непременно с глазу на глаз? Еды, да?.. Заморить червячка, верно?.. Ну вот что, герр доктор: один раз я вам отпущу без карточек, но только один-единственный раз, слышите? И больше никогда!
— Великолепно, фрау Минус! — вскричал Долль, радуясь, что все получилось так легко. — Вы лучше всех на свете!
— Ах, бросьте! — ответила фрау Минус, а сама уже складывала, распихивала по кулечкам, взвешивала, отрезала и хрустела оберточной бумагой. Глаза Долля тем временем округлялись все больше, потому что он рассчитывал самое большее на хлеб и немного эрзац-кофе. — Говорите поменьше, а главное, ничего не обещайте! Но зарубите себе на носу: я сказала «один раз», а мое слово твердое. И пусть считается, что я слишком добренькая и не умею говорить «нет». Умею, еще как! Вы же знаете: не положено, за это мою лавку могут просто-напросто закрыть. Но один раз — так и быть, потому что человек должен поступать по-человечески, а до меня доходили слухи, что вам довелось пережить. Так что берите и не трепитесь! Двенадцать марок сорок семь пфеннигов — если у вас есть деньги, заплатите сразу, ну а нет так нет. Я могу записать все это вам в кредит, когда отдадите, тогда и отдадите, что уж там. Но без карточек — ни-ни!
Грозно повторив это уже в третий раз, словно пытаясь ожесточить собственное мягкое сердце, она вытолкала глубоко тронутого Долля за порог. В замке повернулся ключ, а он все стоял у двери и энергично кивал матушке Минус, так как помахать было нечем: руки-то заняты. И отправился домой с чувством, что внезапно разбогател.
Уходя, он прихватил торчавший в двери ключ, и это оказалось весьма кстати, так как в квартире все еще спали. Тем лучше: он спокойно, без чужих глаз мог распаковать свои сокровища. Разложив продукты на кухонном столе, он и впрямь почувствовал себя так, будто был нищим Лазарем, а тут вдруг сделался богачом. Перед ним лежали три буханки хлеба — одна белая и две черные, пакетики с эрзац-кофе, сахаром, лапшой, белой мукой, рожок кофейных зерен, масло и маргарин, завернутые в бумагу, и картонная тарелочка с вареньем.
«Если бы все это мне пришлось покупать на черном рынке!» — подумал Долль и водрузил на огонь кастрюлю с водой, собираясь сварить пока что суррогатный кофе — настоящий зерновой он решил поберечь до возвращения Альмы.
Найти посуду оказалось не так просто: буфет-то на замке! Но под мойкой он в конце концов нашел все необходимое, наспех сполоснул холодной водой и снова сказал себе: больше я этого терпеть не буду — ни дня! И принялся за свой пир горой.
Однако спокойно поесть ему было не суждено. Сначала, словно немытое и растрепанное привидение, на кухню просочилась Шульциха, в ужасе уставилась на Долля и вылетела в коридор с пронзительным воплем:
— Господи боже, вы же не предупреждали, герр доктор Долль!
И исчезла, а вместе с ней — и ее неопрятная, местами драная ночная сорочка, и всклокоченная голова, усеянная папильотками, на которые были накручены короткие прядки. Долль поспешил за ней.
— Постойте, фрау Шульц! — воззвал он. — Ну погодите секунду, я на вас не смотрю, честное слово!
Дверь захлопнулась у него перед носом, а вламываться в комнату было все же неловко, и он крикнул в замочную скважину:
— Сударыня, я сейчас быстренько сбегаю за карточками — можем мы после этого поговорить?
Ответом ему был вздох: «О боже!»
— Нам непременно нужно сегодня поговорить! Для вас это тоже важно, поверьте! — из-за двери донесся еще один вздох, более тяжелый. — Да ничего страшного, не переживайте! — свистел и пыхтел Долль в замочную скважину. — У меня молодая красивая жена, вы же знаете! Поговорим позже, сударыня, мирно и спокойно! До свидания!
Очередной вздох «о боже» Долль посчитал согласием.
— Старое пугало! — пробормотал он себе под нос. — Вот выставлю я тебя из квартиры — то-то ты удивишься! Ты думаешь, я забыл, как после 20 июля ты благословляла провидение, спасшее нашего любимого фюрера?!!!
Но не так уж много времени он провел в приятном обществе бутербродов с вареньем: его потревожили снова — на этот раз звонок в дверь. На пороге топтался долговязый молодой человек, который накануне вечером впустил его в подъезд, в какое-никакое тепло.
— О, вы уже встали, герр доктор Долль! — Он, похоже, смутился, но тут же оправился. — Я думал, вы еще спите, хотел по-быстрому занести… — Он протянул большой сверток. — Это пальто, — торопливо пояснил он. — К сожалению, летнее… И еще шляпа. Я выше вас ростом, но может, вам все-таки подойдет… Конечно, не насовсем, вы уж меня извините. Но пока не достанете чего-нибудь получше, носите, сколько надо…
— Но, герр… — растерянно начал Долль. — Вот видите, я даже фамилию вашу забыл…
— Ну, фамилия дело десятое! Так или иначе, пусть это и летнее пальто, но все же лучше, чем ничего… — и сверток сменил хозяина; мужчины обменялись крепкими рукопожатиями…
— Я вам очень признателен, герр… — опять начал Долль, но опять запнулся. — Нет, вы уж все-таки скажите мне вашу фамилию… — Вот так с ним всегда: как будто нельзя как следует поблагодарить человека, если не знаешь, как его зовут…
— Грундлос, — ответил тот. — Франц Ксавер Грундлос. Вы простите, но мне пора — спешу на работу. Метро нынче…
Последние слова доносятся уже с лестницы. Теперь Долль может «как следует» поблагодарить герра Грундлоса, но тот уже умчался!
И Долль во второй раз за утро принимается распаковывать подарки. Настроение у него праздничное, словно Рождество и день рождения выпали на один день. Ах, какое ложное представление о немцах он составил, погрузившись в депрессию! Порядочность, честность — они еще не вымерли и не вымрут никогда. Наоборот, только усилятся, они одолеют, задушат эту сорную траву нацизма, вырастающую из доносов, зависти, ненависти!..
Да, это всего лишь летнее пальто, да и великовато оно ему — все так. Но качество прекрасное, серовато-голубоватая ткань, шелковая подкладка. А значит, люди снова помогают друг другу, не бросают ближнего один на один с его невзгодами: каждый может помочь, каждому можно помочь. Конечно, пальто длинновато — ну и что с того?
