— Нам пока еще нельзя в город. Комендантский час! Патрули иногда стреляют без предупреждения.
— Ну и пусть стреляют! — в отчаянии воскликнула она. — Если кого-нибудь из нас подстрелят, то, по крайней мере, им придется отправить нас туда, где тепло и есть врач.
— Ну-ну, Альма, — увещевательно проговорил он. — Давай действительно поищем медпункт или врача. Ты совершенно права: все лучше, чем околеть на этом холоде.
Чтобы выйти с вокзала, пришлось пробираться через развалины. Слабый лунный свет скорее путал, чем освещал дорогу. Долль со своим плохим зрением почти ничего не видел.
— Идем! — позвала она, прибавляя шаг. — Кажется, впереди улица! Может, там и медпункт найдется.
Он неуверенно двинулся за ней. Но тут же споткнулся и чуть не рухнул в какой-то темный провал.
— Ох! — вскрикнула молодая женщина. — Сильно ушибся?..
— Не, ну дожили! — раздался из кромешной тьмы возмущенный голос, звучавший с настоящим берлинским акцентом. — Мужик падает, а баба даже не думает упасть вместе с ним! Дела-а!
— И как бы мне это помогло? — осведомился Долль и, несмотря на боль, невольно рассмеялся. — Если бы моя жена тоже навернулась? Куда мы вообще попали?
— Метро Гезундбруннен, — послышался другой голос. — Но первый поезд только в шесть тридцать.
— Спасибо большое! — ответил он, и они двинулись дальше, на этот раз крепко держась друг за дружку. — Ну, вот Берлин нас и поприветствовал: немножко больно, зато от души. Подобно завоевателю, я поцеловал землю этого города и таким образом закрепил свое право на него — и то, что я услышал в ответ, меня вполне устраивает.
— Ничего не повредил?
— Да нет — кожу на ладонях содрал и ударился немного.
Они нырнули в темное море развалин — до дна уличного ущелья лунный свет не доставал. Пробирались медленно, на ощупь. На пустынной улице царила мертвая тишина, их шаги отдавались эхом.
— Тут мы любой патруль издалека услышим, — сказал Долль. — Десять раз успеем спрятаться.
— Погоди, — ответила она. — Там вроде бы медпункт виднеется. Зажги-ка спичку.
Это действительно оказался медпункт, но внутри было темно, и ни на звонок, ни на стук никто не подал признаков жизни.
— Боюсь, что звонок вообще не работает, — наконец проговорил Долль. — Что теперь? Вернемся на вокзал?
— Нет-нет, только не на вокзал! Давай еще поищем врача или полицейский участок. Да, участок был бы лучше всего. Они наверняка разрешат нам посидеть в караулке и немножко согреться.
Они принялись блуждать по мертвенно-тихому городу, где ни в одном окне не горело ни огонька, и наконец действительно отыскали полицейский участок. Звонить пришлось долго. Наконец вышел полицейский.
— Чего надо? — грубо осведомился он.
— Мы только что приехали в Берлин по железной дороге. Моя жена больна, а медпункт закрыт. Позвольте нам, пожалуйста, посидеть до шести у вас в караулке и согреться.
— Нельзя, запрещено, — отрезал полицейский.
Они принялись просить и клянчить. Они никому не помешают, будут сидеть тихо как мышки!
Но полицейский оставался неумолим:
— Если что-то запрещено, я этого разрешить не могу! И вообще, что вы делаете на улице? Комендантский час!
— Ну так арестуйте нас за это на часок-другой, герр вахмистр! — взмолилась молодая женщина. — Тогда и мы внутри посидим, и вы ничего не нарушите!
Но это предложение тоже не нашло у полицейского отклика — он взял и просто захлопнул дверь. Они остались одни на темной улице.
Супруги посмотрели друг на друга: лица у обоих были растерянные, бледные. И тут они заметили, что уже светает — близится день.
— Значит, скоро шесть. Просто пойдем дальше. Может, трамвай попадется.
Немного времени спустя они уже сидели в автобусе, который вез фабричных рабочих на утреннюю смену. Автобус мимо их дома не проходил, но на нем они добрались до станции городской электрички: вскоре должен был отойти первый поезд. Но тут их подстерегало новое препятствие: билетерша проспала, а контролер у турникета отказывался пропускать людей без билетов — дескать, не имею права!
— А если касса откроется через час?
— Значит, в этот час никто не пройдет! Закон есть закон!
— Но мы опаздываем на работу! — возмущался народ.
— А мне что за дело? У меня свои обязанности!
— Ах так? Ну посмотрим! — крикнул кто-то из местных. — Ну-ка, все за мной!
Через боковой вход, через забор — затем в сумерках через пути, через рельсы под напряжением — и снова через ограду. Долли тащились в хвосте: у Альмы внезапно разболелась нога, а у него после падения ныло все тело. Наконец, едва дыша, они добрались до платформы — и успели увидеть лишь красные хвостовые огни утреннего поезда.
И снова ожидание и холод, дорога и усталость, пересадки и новое ожидание — как же им хотелось домой!.. Как они мечтали о своей кушетке!.. Просто лечь, согреться и заснуть!.. И ни о чем больше не думать!.. Просто отключиться!..
Наконец — ура — они вышли на своей станции.
— Через пять минут будем дома! — подбодрил он ее.
— С нашей скоростью — через все двадцать, — отозвалась она. — Понять бы, что у меня с ногой. Вроде бы маленькая ссадина… О боже, и этого моста нет — в марте он еще стоял!..
И пока они брели, из последних сил переставляя ноги, — из-за разрушенного моста пришлось заложить очередной огромный крюк, — на этом бесконечном пути им попадались только руины — старые, которые появились еще при них, и новые, которые возникли после их бегства из Берлина. Они совсем притихли, плелись, не говоря ни слова, — так много было новых развалин. Долль думал: что мне с ней делать, если окажется, что квартиры больше нет? Она больна и совершенно измучена.
Наконец они в последний раз свернули за угол — и стали судорожно вглядываться в фасады. На этот раз он опередил ее:
— Я вижу цветочные горшки на нашем балконе! Даже рамы на месте! Альма, наша квартира цела!
Они посмотрели друг на друга и слабо улыбнулись.
Ключа у них не было, нужно было найти консьержа. Плохие новости, очень плохие новости! Маленький консьерж исчез еще в апреле: то ли убили в бою, то ли арестовали, жена не знала. Не знала вообще ничего.
— Удрал, вы думаете, вот так взял и убег? Ну не-ет, не таков мой муж, чтобы сбежать от жены и детей, не способен он на такое, герр Долль! И с чего бы ему драпать? Он никому ни в жизнь зла не причинил! Ключ от квартиры? Нет, ключа нету. Туда въехал кто-то, жилконтора поселила, да всего пару дней назад, какая-то то ли танцовщица, то ли певичка, в общем, из театра какая-то бабенка, не знаю точно. С матерью и дитем, да, вообразите, у нее и дите имеется! Ну само собой, пришлось ей подлатать те комнаты, которые окнами на улицу, да. А в задних комнатах по-прежнему живет старая Шульциха, которую вы пустили, когда уезжали в деревню, чтоб присматривала за вещами. Ну, как уж она там за чем присматривала, это вы сами посмотрите, фрау Долль, чего я зря трепаться буду. Вашу большую кастрюлю, если что, фольксштурм забрал. А вот куда делся пылесос, и книги, и ведра, и из кухонных шкафчиков все припасы — об этом я ничего не знаю, фрау Долль, сами у Шульцихи спросите, если, конечно, ее выловите. Она говорит, что живет здесь, но чтоб я знала, где она живет на самом деле! Ее иной раз целую неделю не видать, и за квартиру она не платит!
