Барон почувствовал безысходность, безнадежность своего положения.
Волки будут караулить их час за часом, будут дожидаться, пока кончится хворост, пока притупится внимание людей от бесконечного ожидания, от страха и безысходности. И тогда… тогда они бросятся на них, и все закончится в считаные секунды.
Фон Армист почувствовал горькую обиду.
Как бесславно, как жалко закончится его жизнь!
Если бы он пал в бою, поднявшись во главе батальона на захваченный вражеский редут, подняв над ним победное французское знамя! Если бы он погиб хотя бы во вчерашней схватке с русскими кавалеристами! Это была бы честная смерть, достойная настоящего солдата, потомка рыцарей-крестоносцев…
Если бы его хотя бы убили в бою с партизанами, с этими неотесанными бородатыми мужиками, вооруженными вилами и кольями! Конечно, это куда хуже, куда менее почетно, но все же и это была бы смерть в бою.
Но погибнуть от волчьих зубов, быть растерзанным и сожранным ночными хищниками — нет, такой позорной смерти он никак не заслужил!
Барон поднялся, выхватил из костра пылающую ветку, поднял ее над головой, как факел, и шагнул в темноту, туда, где смутно виднелась одна из повозок.
Из-под нее блеснула еще одна пара зеленых глаз. Фон Армист махнул своим факелом, рассыпая огненные искры. Волк выскочил из-под возка, метнулся было навстречу, но тут же испуганно взвыл и скрылся в темноте.
Барон подошел к повозке, заглянул в нее.
Здесь лежал еще один карабин, а рядом с ним — кожаный мешочек с порохом. Фон Армист зажал запасной карабин под мышкой, свободной рукой прихватил порох и снова вернулся к костру.
Лейтенант стоял возле самого огня, тревожно озираясь по сторонам.
— Что вы принесли, господин барон? — спросил он командира.
— Порох, — ответил тот коротко.
— Что мы будем делать? — спросил Густав, и фон Армист даже при свете костра разглядел, как он бледен.
— Сохранять достоинство! — ответил барон, как мог твердо. — Ведь мы с вами, Густав, офицеры и дворяне. Нам не подобает терять присутствие духа ни в какой ситуации. Мы с вами должны быть примером для своих солдат…
— Для солдат? — переспросил Густав, и на этот раз в его испуганном голосе прозвучала насмешка. — Для каких солдат? Для солдатских трупов, вы хотели сказать? Ведь живых солдат, кроме нас с вами, в этом лесу не осталось!
— И все равно мы должны беречь честь офицера! — резко оборвал его барон. — Даже когда нас никто не видит, мы не должны праздновать труса!
Он умолчал о том, что сам только что едва не впал в панику, представив страшную смерть в волчьих зубах. Он не мог подать дурной пример младшему товарищу, должен был держаться до конца. Тем более что принял решение: если положение станет совсем безвыходным — взорвать мешок с порохом, чтобы погибнуть от огня, а не от волчьих зубов.
Зеленые волчьи глаза горели в темноте все ближе и ближе к костру. Пламя понемногу убывало, и круг света сужался — и вместе с ним сжималось ужасное кольцо волчьих глаз. Казалось, звери только и ждут момента, чтобы всей стаей наброситься на офицеров и разорвать их в клочки.
Густав не выдержал, вскочил и подбросил в костер последнюю порцию хвороста.
— Что вы делаете? — воскликнул барон. — Нам не хватит топлива до рассвета!
— Плевать… — проговорил лейтенант дрожащим от страха голосом. — Все равно мы не выберемся из этой западни, не доживем до утра… так хотя бы на полчаса звери отступят… я не могу видеть так близко дьявольские глаза!
Пламя радостно охватило свежий хворост, и яркие языки взмыли к ночному небу. Получив новую пищу, костер расцвел, как огромный огненный цветок, озарив поляну багровыми отсветами. Волки, испуганно взвыв, отступили в темноту.
— Что, получили? — кричал им вслед лейтенант. — Так вам, мерзкие твари!
Впрочем, волки убежали недалеко: отступив на новый рубеж, они снова выстроились в кольцо и терпеливо, настойчиво следили за обреченными людьми.
Густав снова помрачнел. Подсев к самому костру, он проговорил тихим, безнадежным голосом:
— Знаете, господин барон, мне кажется, мы с самого начала были обречены. Эти сокровища… сокровища, вывезенные из Московского кремля, — на них лежит какое-то древнее проклятие. Думаю, что все несчастья императора начались именно в тот момент, когда он решил вывезти из Москвы церковную утварь, священные сосуды и кресты. Тем самым он навлек на себя гнев русского Бога…
— Раньше! — прервал его фон Армист. — Несчастья императора начались раньше, когда он вошел в Россию! Эта огромная страна способна поглотить любое нашествие! Как волчья пасть, она прожует и проглотит Великую армию…
— Вот еще что я думаю… — голос Густава снова стал взволнованным, дрожащим, просительным. — Та шкатулка, которую вы положили в свой ранец… от нее непременно нужно избавиться, ее нужно как можно скорее выбросить туда же, куда мы бросили остальные сокровища, — в озеро! Может быть, тогда мы избавимся от нависшего над нами проклятия!
— Глупости! — резко прервал его фон Армист. — Неужели вы думаете, что волки разбегутся, если я выброшу шкатулку? Не смешите меня, вы же взрослый человек!
Лейтенант обиженно замолк. Несмотря на ужасное положение, в каком они оказались, он оставался все тем же дисциплинированным офицером и не мог спорить со старшим по званию.
Однако его слова все еще звучали в сердце барона.
Может быть, Густав прав?
Он пододвинул к себе ранец, достал оттуда шкатулку… и удивительные узоры, покрывающие ее бронзовую крышку, невольно приковали его взгляд.
Казалось, исчез темный ночной лес, исчезли зеленые волчьи глаза, исчез страх неминуемой смерти. Душа барона заскользила по магическим спиралям, покрывающим бронзовую шкатулку, как будто он поплыл по темной ночной реке, уносящей его в неведомый, удивительный мир. Вода в этой реке была темной и маслянистой, она пахла увядшими цветами и какими-то незнакомыми восточными благовониями. Там, куда нес его этот темный поток, была другая жизнь, другой мир. Там раскинулся тенистый сад, тихо журчал фонтан, благоухало дерево, обильно усыпанное незнакомыми плодами…
— Господин барон! — окликнул его Густав. — Что с вами?
Барон вздрогнул, отвел глаза от шкатулки.
Костер снова догорал, языки пламени становились все меньше, сужался круг света, последний рубеж, защищающий двух офицеров, — и вслед за ним сжималось безжалостное кольцо волчьих глаз.
— Что вы решили, господин барон? — проговорил лейтенант, взглянув на злополучную шкатулку.
Фон Армист прижал шкатулку к груди.
Он понял, что не может, не должен расставаться с ней. Эта вещь должна принадлежать ему, только ему… может быть, ради нее он проделал весь этот опасный и кровавый путь, ради нее пришел с Великой армией в далекую и мрачную страну…
