— Никогда не спрашивай у женщины, зачем она пришла к тебе! — заявила принцесса, подошла к Ижберну и развела его скрещенные руки. — Я ушла из дворца, потому что там трудно дышать. Константина ослепляет ужас возможного заговора, он хочет твоей погибели, ибо знает, что ты сильнее их.
Свен отошел к низкому столику с фруктами и вином. Македонка прошла в глубь комнаты, повернувшись к нему спиной.
— Константин ненавидит меня, как и я его. Я напоминаю ему мать Феофано, которая после смерти нашего отца Романа II захватила престол со старым полководцем Никифором Фокой…
— А когда тот стал вести себя неправильно, заменила его на молодого любовника Иоанна Цимисхия? — спросил свен, показывая, что ему известна эта история.
— Мои братья знают, что я такая же сильная, как и моя мать, — продолжила принцесса. — Будь я мужчиной, я давно бы уже захватила трон цезарей!
— Нет, Анна, нет, — покачал головой Ижберн. — Я не опора твоему тщеславию. И потом, судьба твоей матери, дочери константинопольского шинкаря, в заведении которого она работала проституткой, меня совершенно не волнует.
— Моя судьба тебя тоже не волнует? — спросила Анна и набрала воздуха в грудь так, что ее ослепительные окружности еще больше приподнялись над глубоким шелковым декольте. — Я могла бы дать тебе свободу.
— Каким образом? — спросил гвардеец и налил ей вина в золотой канфар.
Анна подошла, взяла мужчину за запястье и чуть нажала на него грудью:
— Мои братья правят как императоры слишком долго, а без тебя они…
Принцесса покачала головой — дескать, «ничего не стоят». Она забрала из рук Ижберна канфар и поднесла к губам ароматное красное вино.
— Ты такая же, как они, Анна, — ответил ей гвардеец. — Ненасытная кровопийца.
Не ожидавшая такой нелестной характеристики Анна оторвалась от канфара. Ее верхняя губа окрасилась густым вином.
— У тебя такой же взгляд — пристальный, злой — как и у твоих братьев, когда они решают убить кого-нибудь, как ты хочешь убить их.
— Я хочу свободы и величия! — властно произнесла Анна. — Мое величие — это величие империи. Под властью Василия и Константина дни Византии сочтены. Только мы вдвоем можем спасти ее.
— Преступлением ничего не спасешь, — не согласился гвардеец.
— И ты безропотно позволишь увлечь себя на плаху? — Анна вернула канфар Ижберну в руки.
— Константин меня ненавидит, но знает, что я понадоблюсь. Он не убьет меня, — гвардеец поставил канфар на столик. — А когда тысячи викингов придут на службу Василию, он меня призовет. И я снова возглавлю варангов в ранге их начальника — аколуфа.
— И ты опять будешь сражаться за Василия?
— Я верен своей клятве, Анна, — пояснил Ижберн и налил себе холодный ромашковый чай. — Смирись. Не моя вина, что судьба поставила нас друг против друга.
— Посмотрим, кто окажется сильнее, — ледяным тоном ответила принцесса. — Я или твоя судьба. Пока она в моих руках.
Она решительным шагом пошла к выходу, но уже в дверном проеме резко развернулась и отчеканила:
— Прощай, полководец Ижберн из Упсалы!
Глава 19
В погоне за священным камнем
Среди днепровских порогов пролегал фарватер, известный только здешним лоцманам. Они проводили ладьи преимущественно у правого берега, где было больше открытой воды. Даже весной его глубина между порогами была не более четырех метров и около метра на плесах и вблизи порогов.
Мимо пронесся порог Эссупи, затем порог Улворси, один из самых страшных порогов. Яркий, шумный, пропитанный резкими запахами порог Геландри. У порога Аифор был самый большой перепад воды — почти шесть метров, в его камнях гнездились пеликаны. После него порог Варуфорос образовывал большую заводь. У порога Леанди перепад воды тоже был немаленький — больше четырех метров, — и вода, казалось, кипела. Наконец, грустный, залитый дождями Струкун…
Скоро от всего этого остались лишь смутные воспоминания. Флотилия русских ладей отвалила от «пирога» острова Березань и вышла в Черное море. Пока Владимир спал на корме, где-то посреди водной глади его ладья пересекла невидимую линию раздела слабосоленых вод лимана и оказалась в настоящем соленом море. Постепенно ощущение этой перемены передалось гребцам, и они все запели от непонятного волнения, когда парус наполнился попутным ветром…
За кормой, словно хвост белого голубя, тянулись пенистые струи. Впереди неясным пятном проступала земля. Это была Таврида. Напрягая зрение, русы вглядывались в очертания плоского берега. Через день перед ними открылись скалы полуострова. Горы его как будто спали под скомканным бурым одеялом, в складках которого зеленели можжевеловые рощи. Среди нагромождения скал, похожих на окаменевших зверей, изогнулись золотистые пляжи.
Наконец перед флотилией из ста двадцати ладей предстал город: спутанные ряды каменных домиков с черепичными крышами, будто весенние жуки — божьи коровки. К небу тянулись темные кипарисы. Перед Херсонесом расстилалась зеркальная гладь залива с его невообразимой синевой.
Войско киевского князя по поручению византийских императоров осадило мятежный Херсонес. Но взять его с ходу русам оказалось не по зубам…
Резкий ветер задул лето, как свечу, и над Тавридой нависло свинцовое небо. Бесконечно хлестал мелкий колючий дождь. Море вздувалось темно-бурой волной, оно с яростью кидалось на вытащенные на берег снеккары. Чайки с жалобными стонами носились над осажденным Херсонесом. Погода изводила осажденных греков, но еще больше — осаждавших русов…
Князь забылся тяжелым сном в своем шатре. Его покой берегла новая жена — чехиня Адель.
— Что тебе? — она встала на пути Олафа, ворвавшегося в шатер.
— Разбуди его, это важно!
— Оставь его, он плохо спал.
— Говорю тебе, разбуди! — кипятился норвежец.
— Что там? — отозвался проснувшийся Владимир.
— Вести из Царьграда.
— Хорошие или плохие? — спросил князь, со стоном поднимаясь с ложа из волчьих шкур.
— Это послание от Анны, — ответил Олаф, хитро улыбаясь.
— Читай, — приказал Владимир норвежцу, который знал греческий с самого детства.
Королевич развернул свиток папируса и начал переводить с листа:
«Я Анна. Сестра императоров Василия Второго и Константина Восьмого, дочь Романа Второго и Феофано…»
Адель в это время массировала голову своему мужу.
— Дальше! О деле! — крикнул князь, мучаясь от боли в висках.
«Императоры задумали не выполнить весь договор. Умоляю тебя освободить меня из рабства развращенного двора и взять в жены».
Адель на секунду замерла, но потом как ни в чем ни бывало продолжила свое занятие. Владимир молчал.
