Лавров еще ничего не сделал, а уже вспотел, к тому же у него страшно чесался нос, и это доставляло нестерпимые мучения. «Видели бы меня сейчас мои дочки…» — думал Виктор, передавая Аниссе скальпель.
— Проклятые бандиты. Покарает их кори-исмарис…
[14] — сердито произнесла Анисса, делая надрез.
— А вы первый раз это делаете? — Виктор смотрел на Аниссу с недоверием.
— Что? Ругаюсь? — переспросила женщина и тут же скомандовала: — Тампон!
Лавров понял, что в искусстве иронии ему с этой женщиной не тягаться и протянул ей тампон.
— …Мне еще повезло. Я уехала учиться в Европу до развала страны, — вдруг перескочила на другую тему Анисса. — Вернулась, а тут уже такой беспредел… Тампон!
Виктор протянул Аниссе заранее приготовленный тампон из марли.
— …Когда свергли президента, новые лидеры никак не могли между собой договориться, — продолжала Анисса между делом. — Каждый считал себя главнее другого, хотел управлять страной. А нас просто растерзали. Помогите мне, мистер Лавров. Надо вскрыть грудину. Лейя, доченька, ты тоже помогай!
Анисса подцепила мягкие ткани тела оперируемого крючками и стала раздвигать их в разные стороны. Но двух рук не хватало, к женщине-хирургу подключились ее дочка и украинский журналист.
— Сильнее, чуть сильнее… Вот так, — контролировала движения ассистентов Анисса. — Родители хотели уехать обратно в Эфиопию, но не успели. Отца — убили, мать сошла с ума… Та-а-а-к, что у нас тут?..
Анисса разглядывала раскуроченную грудину скотовода со взглядом механика, открывшего капот автомобиля.
— Лейя, детка, подай мне ретрактор
[15].
Сильными руками «волшебница» сомалийского народа раздвинула ребра пастуха.
— Небольшой разрыв надкостницы сопряжен с ранением межреберных сосудов… Хорошо… — пробормотала Анисса, а затем громко продолжила свой рассказ:
— …Осталось два младших брата. Стреляют где-то. Конечно, стрелять и убивать легче, чем учиться и работать… Пинцет, пожалуйста… Нет, не этот! С длинными ручками.
— Но почему вы не оставили все это и не уехали, раз тут все так плохо? — спросил Виктор, передавая женщине пинцет и ловя себя на мысли, что действует как глупый репортер, который идет напролом.
— Вот она! — воскликнула Анисса и торжествующе подняла кверху пинцет с пулей, только что извлеченной из вскрытой грудной клетки сомалийца. Уже безопасная железка звякнула о металлическое дно лотка.
Внезапно «волшебница» посмотрела куда-то за спину своим ассистентами и лицо ее исказила гримаса гнева.
— Я же просила не снимать!!!
В стороне, почти у входа, но так, чтобы все видеть, стоял с камерой еще недавний пациент благотворительной клиники Олег Маломуж, вошедший сюда так тихо, что никто из присутствующих его не заметил.
— Оле-е-г, — с укоризной протянул Виктор, и оператор кивнул головой и вышел, оставив камеру на штативе. Так обычно делают операторы, чтобы не смущать участников проекта, попавших на телевидение в первый раз. Оператор уходит, а камера… продолжает снимать.
— Неужели вы все еще не доверяете нам? — заискивающе спросил Виктор. В другое время он не стал бы задавать таких идиотских вопросов, но он был сражен силой духа этой женщины и на какое-то время превратился в студента на лекции.
— Дело не в доверии, — продолжала сердиться Анисса, но уже больше для порядка. — Снимать меня в таком виде, с маской на лице… как-то неудобно…
«Женщина всегда женщина…» — с внутренней теплотой думал Виктор, выходя из операционной.
— Мистер Хорунжий, отвезите больного в палату, — приказала Анисса Игорю, который ждал в коридоре и был на подхвате.
Навигатор одобрительно кивнул головой и пошел выполнять поручение своего временного командира.
— …Уехать отсюда и все бросить? — продолжила Анисса за мытьем рук в небольшой отдельной комнате-уборной. — А кто же будет лечить сомалийцев?
Женщина недоумевала.
— Я здесь родилась и выросла. И я твердо уверена в том, что нам не помогут ни янки, ни русы
[16]. Только мы сами. Через большие страдания и лишения. Пока не поумнеем и не решим жить по-другому.
Виктор вопросительно посмотрел на Аниссу, как бы ожидая пояснений.
— Народ не бывает глупым. Глупым бывает правительство, которое думает, что терпение людей безгранично.
Удивительная женщина. Кроме ее будней, связанных с ежедневным спасением человеческих жизней, кроме детей, которых у нее было одиннадцать, в ее голове находилось место для трезвой оценки того, что происходит в ее родной стране. Но довольно думать о другой стране. Нужно спасать своих соотечественников, которые уже почти пять месяцев томятся в пиратском плену. Времени остается все меньше, шансов на спасение практически нет. Нужно торопиться. Где-то в Марке, у своих родственников, остановились охранники — Джоннидепп и Муслим. Нужно будет их найти — и вперед…
— Нам пора! — в этот же вечер заявил журналист Аниссе в маленькой ординаторской, которая служила также и приемной, куда весь день стояла очередь из местных жителей. Поток пациентов только что схлынул.
Анисса, будто не слыша Виктора, смотрела в окно. На улице, у входа в миссию, в пустом дворе Игорь Хорунжий и Лейя развешивали какие-то тряпки.
— Бинтов не хватает, — устало произнесла врач. — Приходится стирать…
— Анисса, — повторил Виктор. — Нам нужно продолжать свой путь.
— Ну куда вы пойдете? У твоего друга гемоглобин — шестьдесят. Ты хочешь, чтобы он умер по дороге? Ему нужен покой, отдых, понимаешь?
— Не нужен! Я совершенно здоров! И не шестьдесят, а шестьдесят восемь! — послышался за дверью голос оператора. Затем дверь открылась.
— А ты не подслушивай! — наигранно негодовал Лавров.
— Вы опять встали с койки? — возмутилась Анисса. — Ну что с вами, русами, делать?
— Мы — украинцы!
— А упертые, как русы! — возразила врач.
— Вот еще! — вспылил Олег. — Это они упертые, как мы! Киев — мать городов русских.
— Я не знаю вашей истории, я знаю только одно: вам нужно поднять гемоглобин как минимум до восьмидесяти. Только после этого можно говорить о дальнейшем путешествии.
Эфиопка говорила голосом, не терпящим возражений, а потом вдруг добавила тихо и кротко:
— Ну, пожалуйста…
