Арриэтта повеселела: может, всё ещё уладится…
Под, внимательно рассмотрев деревянный потолок, заметил:
– Здесь можно сделать ещё один этаж – высота позволяет.
– Да, Панельный тоже поначалу так думал, – сказал Пигрин, – но в конце концов решил, что понадобится слишком много материала и будет сложно его сюда доставить.
– Мы что-нибудь придумаем, – заявил Под.
Настроение Арриэтты взлетело вверх. По тону отца и по тому, как по-хозяйски он оглядывался по сторонам, можно было точно сказать, что в его голове уже созрел план. Тем временем Под подошёл к алькову, в котором была решётка, а по обе её стороны висели тяжёлые шторы, сейчас раздвинутые. Зимой, сообразила Арриэтта, их можно задёрнуть и таким образом избавиться от сырости и сквозняков.
– Шторы я оставляю, – заметил Пигрин. – Там, куда направляюсь, мне они не понадобятся.
«И куда это он, интересно, направляется?» – задумалась Арриэтта.
– Да нет, дело не в шторах, – объяснил Под, глядя вверх, на низкий потолок алькова, где было прикреплено некое подобие блока, а с его внутренней стороны свисала верёвка.
– Ах, это! – без особого энтузиазма отозвался Пигрин.
Арриэтта подошла поближе, чтобы получше разглядеть приспособление, и увидела у ног отца старомодную железную гирю с ручкой вверху, к которой была привязана верёвка. Другой её конец проходил через блок и крепился к верхней части решётки. Для чего, интересно, это предназначено?
– Оно работает, – мрачно объявил Пигрин, – только я не знаю, где Панельный нашёл блок.
– Зато я знаю, – улыбнулся Под. – Такие есть в старинных часах: напольных, настольных.
– Откуда вам это известно? – удивился Пигрин.
– Видишь ли, – улыбка Пода стала ещё шире, – наш дом был именно под такими часами, так что их механизм мы изучили досконально, тем более снизу. Кстати, наша фамилия Куранты…
– Да-да, – вспомнил Пигрин, – Арриэтта говорила.
– Верёвка от этого блока – здесь она вместо проволоки – была соединена с одной из двух гирь, чтобы поднимать и опускать её. – Помолчав, Под спросил: – А где остальной механизм?
– Скорее всего в бывшей кладовке для дичи: там куча всякого хлама, – сказал Пигрин. – Но часы никогда не ходили.
– Конечно, нет: без этого блока и не могли. – Под надолго замолчал, как будто глубоко задумавшись, затем уточнил: – Как я понимаю, решётка не закреплена?
– Когда-то была закреплена, – кивнул Пигрин, – но Панельный её освободил, так что теперь её держит лишь собственная тяжесть.
– Значит, её можно открывать и закрывать? Я хочу сказать, с помощью блока?
– Ну конечно, – подтвердил Пигрин. – Нужно толкнуть верхушку, чтобы освободить решётку, а потом взяться вот за эту верёвку и постепенно её отпускать. Решётка ляжет на старый кирпич с другой стороны.
– Очень умно поступил твой приятель, когда соскрёб цемент с плитки на камине, – оценил Под, – а вот насчёт большого кирпича снаружи я не так уверен…
– Кирпич нужен для того, чтобы на него легла решётка, – объяснил Пигрин, – иначе вам её обратно не поднять. Видите ли, она из чугуна, очень тяжёлая…
– Да, я вижу. Просто нас учили так: добывайка, когда строит себе дом, не должен брать ничего из тех вещей, которые человекам нужны постоянно и которые они могут переложить или передвинуть.
– Его никто никогда не двигал, – сказал Пигрин. – Во всяком случае, при мне. Этот кирпич такой старый, что порос мхом: его и не заметишь среди сорняков и травы…
– Всё равно, – стоял на своём Под.
– И я никогда не открывал решётку до конца: так, совсем чуть-чуть, чтобы сбоку проскользнуть, – продолжил Пигрин. – За исключением, разумеется, последних дней, когда надо было вытащить отсюда вещи.
– Да, это дело нелёгкое, – согласился Под.
– Папа, – вмешалась Арриэтта, – у Пигрина есть тележка, причём большая: нижняя часть визитницы, – к тому же на колёсах, на четырёх!
– Тележка, значит? – Под посмотрел на Пигрина, и в этом взгляде было ещё больше уважения. – На колесах?
– Но сделал её не я. Это всё Панельный, – поспешил уточнить Пигрин и, посмотрев на гирю и блок, добавил: – А эту штуку я ненавижу – частично именно из-за неё и переезжаю.
Под снова повернулся к решётке.
– Ну что ж, можно попробовать… Что скажешь, Хомили?
– Большого вреда не будет, – откликнулась та – без особого, впрочем, энтузиазма.
Несмотря на то что всё это время мать молчала, Арриэтта видела, что она внимательно наблюдает за происходящим, хотя не могла бы определить, что именно выражает её лицо: тревогу, надежду, страх?.. Хомили с такой силой обхватила себя за плечи, что побелели костяшки пальцев.
Под приблизился к решётке и с силой стукнул по ней кулаком. Решётка поползла вперёд, и гиря на полу начала так быстро подниматься, что Поду пришлось отойти в сторону, но, видимо, он поторопился. Гиря ударилась о блок, решётка упала и осталась лежать – надо полагать, на том самом кирпиче. По ней теперь наверняка можно выйти наружу, в залитый солнцем мир, догадалась Арриэтта.
– А можно сделать так, чтобы эта штука опускалась помедленнее? – спросил Под, потирая руку.
– Вы могли бы одной рукой придерживать верёвку и тянуть в сторону в зависимости от того, как низко хотите опустить решётку, а если вам понадобится в какой-то момент её остановить, нужно просто пару раз обернуть верёвку вокруг вот этого. – Пигрин положил руку на металлическую деталь, торчащую из стены. – Штырь – кажется, так это называется?
– Да, теперь понятно, – сказал Под. – А я и не заметил.
– Очень удобно, – добавил Пигрин, – особенно для таких, как я.
– Ты сказал, что никогда полностью не открывал решётку, – напомнил Под. – А как её закрывать?
– Надо потянуть за гирю.
Под, явно под впечатлением, повернулся к жене:
– Что ты об этом думаешь, Хомили?
– Очень мило, – весьма уклончиво произнесла та. – Но…
– Что «но»? – быстро переспросил Под.
– Допустим, опустишь ты гирю на пол. А как тогда её удержать? Она ведь снова поднимется наверх…
– Этого не произойдёт, – объяснил Под. – Как только гиря окажется на полу, решётка встанет на место, и верёвку ничто не будет тянуть.
Он повернулся спиной к пустому теперь проёму, опёрся обеими руками о его край, присел и быстро, с присущей ему спортивной ловкостью, всегда вызывавшей в Арриэтте гордость за отца, перенёс обе ноги на решётку и тут же встал. Восхищённая увиденным, Арриэтта обернулась, чтобы поделиться своими ощущениями с матерью, но не смогла произнести ни слова.
