Когда-то давно он спросил у перехожего сказителя, забредшего к Белкам, как тому удаются такие складные песни. Сказитель, кряжистый дядька с весёлыми голубыми глазами, почему-то не погнал назойливого мальца. Отставил кружку с квасом, степенно обмахнул усы, задумался и после сказал: «А по-разному, чадо. Бывает, накатит волной, само из души хлынет так, что пальцы по струнам не поспевают! Но чаще инако: душу сперва потрудить надо, помыкать, потеребить, и тогда уже — не волной, струйкой тихой — но льётся. И случается, словно прорвёт внутри какую препону, и вот она снова — волна. А бывает, выжимаешь себя, как тряпку, а наружу, как из той тряпки, одна-две мутные капли… тогда и отступиться потребно. Квас вот этот небось тоже сразу не пьют, как только сухари с закваской смешают. Ему выбродить надобно…»
И чего ради Бусому было расспрашивать, а услышанное запоминать, ведь сам он песни складывать не посягал?.. И почему теперь всплыло?..
Он вертел камень, поглядывал на Луну, ёжился от холода и упорно вспоминал услышанное когда-то. Получается, не только сказителям ведомо, как воспаряет изведавший вдохновение дух. Может статься, вчера камень поведал ему самое главное, такое, что помогай Боги до конца дней постигать? Малым внукам рассказывать, как пережил, что не на всякую жизнь один раз выпадает?.. Как знать? А может, душу потрудить надо, чтобы повторилось? Или… совсем отступиться, домой уйти досыпать?
Бусый так и стоял в нерешительности, когда услышал за спиной шаги.
Шаги были знакомые и родные. Бусый уже не спутал бы эту неловкую походку ни с чьей иной.
— Тётушка! — Он обрадовался и самой Синеоке, и тому, что отвлекла, а то он уже собственный хвост начал было ловить. — Поздорову, тётушка! Тоже на Луну вышла полюбоваться?
Синеока, как водилось за ней, хотела ответить, но покалеченный разум точно споткнулся — лишь мычание вырвалось из её уст. Она мотнула головой, мягкие щёки залила краска, а в глазах, кажется, встали слёзы досады. «Я же знала, как говорить! — жаловался её взгляд. — А потом сразу забыла!»
Бусый взял её за руки и твёрдо сказал:
Ты, тётушка, не огорчайся и не спеши! Всё ты вспомнишь, всё у тебя получится. Так Соболь сказал! И большуха его слова подтвердила!
Синеока заморгала, робко улыбнулась, провела рукой по растрёпанным вихрам Бусого. Потом потянулась к камню, который он так и не успел спрятать в мешочек. Отдёрнула пальцы, несмело взглянула в глаза…
— А посмотри, тётушка! — загорелся Бусый. — Ты его Луне подставь, вот так! Чтобы свет вовнутрь проникал! Давай вместе посмотрим!
Как всегда, его мысли наскочили одна на другую и кувырком помчались вперёд, он уже собрался рассказать малой тётке о Таемлу, Идущей-за-Луной, о Кан Милосердной, дарующей исцеление не только телу… Но не успел.
Синеока взяла руки Бусого, державшие камень, в свои, поднесла их поближе к лицу, стала вглядываться в освещённую Луной глубину… И почти сразу коротко ахнула.
Бусый даже испугался, запоздало сообразив, что может ненароком подсмотреть ему вовсе не предназначенное… Но Синеока крепко сжимала его запястья и не собиралась их выпускать, и Бусый не дерзнул шевельнуться, чтобы не помешать её беседе с Луной.
И… может быть, лунный луч на мгновение обрёл вчерашнюю яркость и этого оказалось достаточно? Или душа Синеоки так билась в своей клетке, что добрая Луна сама потянулась навстречу?
Пещера. Дымный чад факелов. Молодой парень, сбитый на пол беспощадным ударом. Две родинки на левой щеке…
Отец!
Да, это он. Иклун Волк. Бусый уже видел его, когда Горный Кузнец первый раз показал ему пещеру и бой. Но старик не позволил увидеть, чем тот бой завершился. Наверное, пожалел сына, не дал смотреть на гибель отца.
Бусый считал себя сильным и готовым выдержать что угодно, но испытал немалое облегчение, убедившись: они с Синеокой узрели совсем другую схватку. Отец бился не со своим погубителем, а с кем-то иным.
Вот, сцепив челюсти, Иклун Волк не дал вырваться крику боли и встал. Да не встал, а вскочил, пружинисто-невесомо, как сам Бусый недавно обучился и полюбил делать, — тело так и отозвалось, напрягаясь в знакомом движении, Бусый едва успел вовремя спохватиться… И увидел, как Иклун стремительной тенью метнулся в сторону, собой закрывая кого-то от врага…
Мама!!!
Заплаканная девчонка чуть постарше Таемлу, сжавшись, затравленным зверьком смотрела на него из волшебного камня. Мама, мама, как утереть твои слёзы, как отогнать и рассеять придавивший тебя ужас? Как растеплить слабенький огонёк надежды в твоих синих глазах?..
На что же она сейчас надеется, на кого? Стой крепко, отец! Не допусти, покуда живой, надругательства над любимой!
Отец взмахивает кнутом, обрушивая на врага страшной силы удар… И сам вдругорядь валится, подрубленный ещё более быстрым ударом, таким, что не поспевает уследить глаз. Его противник много искуснее владеет кнутом…
Кто же он, этот мастер кнута, обидчик матери, лютый недруг отца?
Да это же… Резоуст! Резоуст…
Вот он опять сбивает наземь отца, попытавшегося вскочить. Ещё. Ещё… Он уже знает себя победителем и играет с юнцом, точно сытый кот с мышью, он издевается, наслаждаясь своей сноровкой и силой.
В память Бусого, как весенняя льдина на берег, вломился недавний сон: кто-то, так же глумясь, хлестал плетью детёныша крысы…
Но отец не сдаётся. У него за спиной мама, и он будет биться до смерти. Он по-прежнему сжимает оружие — тяжёлый кнут и длинный кинжал. Притом что Резоуст, презирая противника, кинжала даже не вытащил. Ему хватает кнута.
Их бой прерывается с появлением ещё одного человека. Высокого, с властной повадкой, с надменным выражением на красивом тонком лице. Он что-то говорит, его молвь Бусому незнакома, но смысл сказанного ясен и так. «За вас обоих заплачено, и немало, — говорит привыкший распоряжаться. — Я не для того выкладывал деньги, чтобы вы один другого резали насмерть. Охота помериться из-за девки? Деритесь, но без оружия. И вот ещё что. Сдавшийся своего кнута назад уже не получит. Недостоин…»
Отец и Резоуст кладут оружие наземь. Выпрямляясь, отец улыбается, спокойно и страшно, потому что сдаваться он не намерен. А вот в глазах Резоуста подобной решимости что-то не видно. Он, кажется, уже и не рад, что полез к женщине Волка. Не стоила эта девка того, чтобы прозакладывать из-за неё кнут и кинжал, да что теперь сделаешь?
Отец бросается на врага безоглядным волчьим прыжком. Резоуст шагом в сторону, поворотом тела уходит от столкновения. С расчётливой беспощадностью успевает всадить кулак сопернику под вздох…
Бусого как самого ударили. Он дрался и знал, что бывает от подобных ударов. Чернота в глазах, оборванное дыхание и такая боль, что хочется умереть, только бы от этой боли избавиться…
