Мы словно опять оказались в центре лабиринта. Меня захлестывает такое раскаяние и такая любовь, что это хуже сердечного приступа.
– Прости, Эмеральд. Я не могу. Сейчас я никому не помогу.
– Ты помогаешь. – Она вытирает слезы с красных щек. – Ты помог ему. Был таким храбрым…
– Храбрым? Я не храбрый. Когда я увидел этого человека, то… не знаю, должен был ощутить злость, что-то сделать. А я просто стоял там и плакал. Джулиана спас Чарли, а я даже не уверен, что Джулиан ему нравится.
Мы снова замолкаем, и опять первой говорит Эмеральд.
– Все смотрят на тебя, а ты даже этого не замечаешь. Ты прямо как… Словно ты входишь в комнату и светишься.
Я безрадостно смеюсь.
– Ага. Свет – это моя суперсила.
– А когда улыбаешься… бабушка называет это улыбкой от всей души. Говорит, у некоторых людей душа такая большая, что они затрагивают ею все на своем пути. – Эмеральд снова вытирает мокрое лицо. – Помогать людям можно по-разному, Адам. Делать добро можно по-разному.
Не знаю, что тому виной – страх, горечь или все чистые эмоции за последний месяц, – но я вот-вот готов расплакаться, поэтому отвечаю, как обычно бы ответил:
– Ты сейчас собираешься спеть ту строчку, мол, я не знаю, что красив, и именно это делает меня краше? Не уверен, что выдержу.
– Ты и правда красивый. – Никогда не слышал, чтобы она говорила так нежно. Я просто смотрю на нее, не желая шутить. – Красивый.
Она касается моего лица так осторожно, словно я нечто хрупкое.
71
Адам
Джулиан что-то набирает на компьютере в гостиной, а я смотрю телевизор и пишу сообщение Эмеральд. Внезапно Джулиан подскакивает и утыкается в экран – по Travel Channel идет какой-то фильм.
– Можно взять твой ноутбук? – спрашивает Джулиан. Странно, он ведь уже за компьютером.
– Э, ну да.
Он хватает ноутбук с кофейного столика и выбегает из комнаты. Несколько минут спустя я слышу звон разбитого стекла.
Иду в комнату Джулиана и вижу, что одна из фотографий Варежки валяется на полу. Перешагиваю через осколки и пытаюсь обратить все в шутку.
– Говорил же, что надо сделать перестановку.
Джулиан или не слышит меня, или не хочет слышать. Он сидит посреди кровати, дрожа от напряжения. Лицо выражает предельную концентрацию. Рядом лежит открытый блокнот на пружине. Джулиан водит пальцем по странице, словно читает по Брайлю.
– Джулиан?
Он заводится еще больше и с силой тыкает пальцем в бумагу.
– Джулиан.
Он продолжает терзать блокнот, шепча что-то про себя. Я подхожу и хватаю его за руку. Он замирает и поднимает голову. Его глаза кажутся слишком большими для такого лица. Я отпускаю запястье Джулиана и сажусь на кровать.
– Почему она не написала заголовки? – спрашивает он, снова глядя в блокнот.
– Что?
– Заголовки. Нет ни одного заголовка. Я всегда думал, они что-то значат.
Я присматриваюсь к аккуратным округлым буквам.
1. Альма, Колорадо
2. Брайан Хэд, Юта
3. Деревня Таос-Ски-Вэлли, Нью-Мексико
– Кто это написал?
– Моя мама. Весь блокнот – это списки. Я всегда думал, что эти города, эти списки важны. Иначе она бы их не написала. Надо лишь понять, что они значат, понимаешь?
Я киваю, но не понимаю. Мне не понять всю боль, когда пытаешься разобраться, что двигало тем, кто умер.
– Я наконец понял, что значит этот. – Он указывает на мой ноутбук на столе. Там открыта страница со списком городов США, которые находятся выше всех над уровнем моря. – Похоже, все можно объяснить. Фильмы – просто победители в номинации. Песни – первые строчки из чартов за разные годы.
– Так… это же хорошо, что ты догадался?
– Хорошо? – Столь ядовитое выражение лица у Джулиана пугает. – Это просто факты, которые она записывала. Они ничего не говорят о ней самой. Она написала все эти списки, но они ничего не значат!
Внезапно он в ярости принимается вырывать страницы из блокнота.
– Ничто ничего не значит! Люди просто уходят. Они ничего не завершают. – Джулиан хватает выдранные страницы и рвет их в клочья. – Мы не умираем, пока не выполним миссию, да? Мы просто умираем. – Он вырывает зеленую обложку из пружины, пока ничего не остается. – Знаешь, как я понял?
Я качаю головой.
– Потому что если бы у них был выбор, они бы меня не оставили. Я их знаю. Они не ушли бы без меня!
Он складывается пополам, словно жалюзи, и начинает всхлипывать, сидя на куче обрывков. Ужасно смотреть и знать, что ничем не можешь помочь.
Внезапно Джулиан замолкает, будто кто-то звук выключил, затем берет двумя пальцами один клочок.
– О нет.
Он снова начинает плакать, клонится все ниже, пока не утыкается лицом в матрас.
Вскакивает, падает на колени, обхватывает руками живот.
Снова падает.
Я так мучился, когда болел из-за своих таблеток. Несчастный, измотанный, я так страдал, что не знал, куда себя деть. Лечь на кровать? На бок? На спину? Но ведь от боли не убежать. Помню, как мама беспомощно смотрела на это, не зная, чем помочь.
– Прекрати. Джулиан. У тебя голова разболится.
Он потрясенно замирает. Его рыдания становятся не такими истерическими, но более глубокими. Мама не могла мне помочь, но гладила по спине. Отец Джулиана растирал ему голову.
«Помочь людям можно по-разному, Адам».
Я пробегаюсь пальцами по его лицу, будто играю на пианино. Постепенно он затихает и отворачивается к стене.
– Я знаю, – говорит он так устало. – Если бы у них был выбор, они бы меня не оставили. Они бы позаботились о том, чтобы за мной было кому присмотреть.
В один миг тысячи воспоминаний пролетают перед глазами. Когда я знал то, что не мог знать. Когда его из раза в раз «прикрепляли» ко мне.
– Джулиан, может, они и правда это сделали.
72
Джулиан
На заднем дворе Эмеральд висят гирлянды бумажных фонариков и золотых огоньков. Столы заставлены едой, повсюду растяжки, шарики, праздничные колпаки. Гора завернутых подарков и гигантский торт.
Последний раз я ел торт на день рождения, когда мне исполнилось девять. В то лето, когда родители купили мне чемодан и сказали, что я храбрый. Мы всегда собирались втроем, никаких вечеринок с другими ребятами, школа ведь закрыта на каникулы. В тот год мы надели колпаки, я развернул подарки, и мы гуляли по каменистому берегу, где я нашел раковину.
