– Как все прошло? – спрашиваю я, плюхаясь на стул.
– Мне обязательно туда возвращаться?
– Все так плохо?
– Да.
– Почему?
– Нас заставляли говорить вещи.
– Какие?
– Например, рассказывать про себя. Перечислить все свои хорошие качества. Мы должны были записать их и прочитать вслух.
Судя по описанию, похоже на личный ад Джулиана.
– И что ты написал? – Я тянусь за блокнотом, но приятель его убирает.
– Это конфиденциально, – говорит он и вроде как острит. Забавно.
– Потерпи еще пару дней. Потом сможешь уйти отсюда.
– А Рассел…
Моя улыбка гаснет.
– Что Рассел?
– Думаешь, он еще хочет, чтобы я у него жил?
– Да какая разница, чего он хочет? Ты туда не вернешься. – Я жду, что он расслабится, а его будто мутит. – Ты хочешь к Расселу?
Джулиан качает головой.
– Тогда что? – Последнее время я ничего не понимаю, словно англичанин, который внезапно оказался в России.
– Мне больше некуда идти.
Джулиан умный парень, но в чем-то просто ужасно несведущ.
– Ты поедешь ко мне домой. – Я думал, это очевидно. – Мама добивается разрешения стать твоим опекуном.
– Правда? Но…
– Что?
– Ну, раньше…
– Когда?
Он трясет головой. Я вообще уже ничего не понимаю.
– В прошлый раз.
– Что в прошлый раз?
– Я… я знаю, что доставил вам неприятности. И вы с Катериной не могли больше меня терпеть. Я знаю.
– Кто тебе это сказал? – Он не отвечает. – Рассел? – Он пожимает плечами и кивает. – Боже, Джулиан. Он солгал. Не мы выбирали, куда ты пойдешь, а он. Ты хоть представляешь, как тяжело пришлось маме, когда он запретил нам с тобой видеться?
Джулиан сомневается, и я срываюсь.
– Эй! – рявкаю я, и он вздрагивает. – Я тебе не лгу. – Глаза Джулиана размером с блюдца, перепуганные и немного встревоженные. Я все еще злюсь, но теперь раздражение идет на спад – а может, просто дробится? Оно нацелено на Рассела. На Эмеральд. На меня самого. – Я не лгу.
60
Джулиан
Сидя в кругу в комнате, где слишком много окон, я жду начала нового дня. Глядя, как другие ребята болтают и пихаются, вспоминаю, как прошлой осенью мы с Адамом ходили на концерт. Как общались между собой его друзья. Все они были спаяны воедино, любили и ненавидели друг друга, как одна семья.
Энни, девочка с круглыми красными щеками и без волос, пристраивается на пустой стул рядом со мной и без предисловий спрашивает:
– Кто тебя усадил в это кресло?
За последние пару дней она единственная, кроме персонала, попыталась со мной заговорить. Если остальные ребята жесткие, почти пугающие, то она добрая и милая. Прямо как Ширли Темпл, если бы Ширли Темпл была подростком, которого побила жизнь.
– Н-никто, – отвечаю я. – Просто я… слабый. Потому что ничего не ел. – Она мне не верит; неудивительно, если вспомнить, как я выгляжу со всеми этими порезами, синяками и сломанными пальцами. Это унизительно.
Когда консультант, женщина с короткими каштановыми волосами и в белом халате, занимает свое место, мы, как обычно, начинаем занятие с постановки целей и попыток их достичь. Ненавижу. Хуже, чем в школе. Там учителя хотя бы предпочитают, чтобы ты не открывал рот.
Час спустя нам разрешают писать в своих журналах. Я разворачиваюсь на кресле и еду в дальний угол комнаты.
В обед из кухни приносят контейнеры с едой. Мой единственный подписан, так как я на специальной диете из мягких продуктов. Рассматриваю запеченную курицу, коричневый рис, резаную морковь и йогурт. Есть совершенно не хочется, но Адам потом спросит, а я не сумею солгать.
Открываю натуральный йогурт, осторожно пробую. У него странная текстура, не твердая, не жидкая. Словно у… зубной пасты. Я давлюсь и выплевываю его на салфетку.
Мы снова собираемся в круг. Я мну подол своей футболки. Штанины слишком длинные, но если скрещу ноги, то вижу черные волоски на лодыжках. Как странно. На мне больничные носки, а мне хочется носить обувь, как все, но кроссовки остались где-то в доме Рассела.
Ведущая достает из пластиковой коробки бумажку с вопросом. «Что ты хотел бы изменить в своей жизни?» Никто не хочет отвечать первым, поэтому мы идем по порядку.
Следующий вопрос. «Если бы ты столкнулся с тем, кто тебя обижает, что бы ты ему сказал?» И снова по кругу.
Когда очередь доходит до меня, я мотаю головой. Ведущая недовольна, но поворачивается к парню с пирсингом. Он снова рассказывает нам, за что ненавидит свою мать и почему думает, что она заслуживает смерти.
Следующая Энни. Она рассказывает своим тихим, добрым голоском, что ее обижает сводный брат, Крис. Мол, они вечно ссорятся, и иногда дело доходит до кулаков. Однажды она так испугалась, что убежала и спряталась под соседской машиной. Крис ее нашел, схватил за ноги и хотел вытащить. Она попыталась за что-то уцепиться, не подумав, что мотор еще не успел остыть.
Энни поднимает руку и показывает нам длинный яркий ожог. Рассказывает, как ей было больно, как она испугалась, как плакала и говорила Крису, что ей плохо, но ему было плевать. Он согнулся и вытащил ее из-под машины за волосы.
Энни смущенно отводит глаза. Представляю ее брата – большого, сильного. А потом ее – испуганную и обжегшуюся.
– То, что происходит у нас дома… вы не поверите, – продолжает Энни. – Мне правда жаль Криса. Это я, дурочка… – Она принимается ругать себя, жалеть брата, оправдывать все его поступки, мол, то, что он ее обижает – нормально.
Ничего подобного.
61
Адам
Итак, мама официально получила временную опеку над Джулианом. Делорес зашла попрощаться, затем я вышел с ней в коридор. Она крепко меня обняла.
– Я буду по тебе скучать, Адам, ты же знаешь?
– Я тоже буду по вам скучать.
– Знаю, как только вы отсюда вырветесь, то и думать забудете обо всем этом, но если захочешь, приходи, поболтаем.
– Непременно. – Я снова ее обнимаю. – Делорес, пока вы не ушли, о Расселе ничего не слышно?
– Нет. – Она вздыхает. – Полиция навела справки. Его уволили в прошлом году, после какого-то инцидента с женщиной, но с тех пор никто ничего о нем не слышал.
– Странно, что он не работал. Джулиан сказал, Рассел вечно уезжал по делам.
– Последняя, связанная с командировками работа у него была четыре года назад Оттуда его тоже выгнали.
