Сердце грохочет в ушах. Пот течет по носу. Я не могу дышать.
Я рывком отбрасываю штору.
Вожусь с ручкой двери. Заперто.
Я начинаю царапаться, плачу от боли, задев сломанные пальцы. Распахиваю дверь и падаю наружу.
– Что случилось? – Адам бросается ко мне. – Ты в порядке? – Мои колени подламываются, глаза ищут что-то – звезды. Он хватает меня за руку и поддерживает. – Что произошло?
– Я не знаю.
Он кивает, будто понял, держит меня и дает полотенце.
– Хочешь обратно в кровать? Тебе необязательно сейчас так напрягаться.
– Я должен вымыться.
– Может, оставим дверь открытой?
– Не знаю.
На этот раз Адам заходит вместе со мной и прислоняется к стене.
– Просто прими душ. Я подожду здесь.
Захожу в кабинку и задергиваю штору.
– Адам?
– Я здесь.
Я включаю воду. Она не ледяная, но и горячей не назвать. Я быстро моюсь, чувствуя, как подступают тошнота и головокружение. Колени трясутся, и я держусь за металлический поручень. Помню, как ездил на велосипеде. Так быстро. Мог носиться на нем до бесконечности. Вернутся ли когда-нибудь силы?
Оборачиваю полотенце на талии, прежде чем выйти. Адам дает мне чистую робу, но я хочу настоящую одежду. Опираюсь на него весь обратный путь до кровати, затем он протягивает мне белье и пижамные штаны.
Затем нажимает кнопку вызова и говорит медсестре, что я помылся и можно обратно подключать капельницу, аппарат давления и монитор пульса. Я не хотел, чтобы он ее звал. Я хочу хоть пару минут побыть самим собой, словно я нормальный человек и могу идти куда угодно. Хочу, чтобы тело снова стало моим.
55
Адам
Не знаю, сколько я уже сижу в палате. Вышел ненадолго… Когда это было, вчера? Джулиан задремал, я выскочил в коридор и взял пудинг из небольшого холодильника в столовой для посетителей. А когда возвращался, услышал, как Джулиан плачет, потому что проснулся один. С тех пор я не покидал комнату.
Полицейские так и не знают, где же Рассел, отчего мне не по себе, как тому оленю в лесу.
Джулиан ничего не ест, хотя вчера вечером медсестра отчитала его, словно злая бабушка. Он скрючился под ее суровым взглядом и пробормотал, что у него болит желудок.
– Ты должен есть, – настаивала она. – Нам нужно вернуть тебе нормальный вес.
Он уступил и выпил еще один протеиновый коктейль, но к твердой пище не притронулся.
Уже за полночь, он спит, но телевизор работает. Я попытался выключить звук… когда? вчера? – но Джулиан в панике проснулся и сказал, что в палате слишком тихо. Так что телик работает круглосуточно, то на «Никелодеон», то на «Дисней», то еще на каком-то детском канале.
Я лежу на раскладушке у окна и читаю все сообщения на новеньком телефоне, который всего пару часов назад привезла мама. Она вдруг решила, что мы с Джулианом можем умереть ночью, и это будет ее вина, раз она немедленно не заменила мне сотовый.
Там миллион сообщений, в основном от Эмеральд и Чарли, но еще от тех людей, которые никогда мне не писали. Не знаю, они правда волнуются или им просто любопытно. Решив никому не отвечать, я выключаю телефон. Укрываюсь тонким одеялом, закрываю глаза и пытаюсь уснуть под ярко-кислотные цвета, пронзительные детские голоса и закадровый смех.
Просыпаюсь я в коробке из-под холодильника. Она совсем такая, как я помню, только меньше – или это я подрос. Повсюду глянцевые фото насекомых. Их доисторические тела нелепые, но одновременно грустные. Суровое подтверждение тому, сколько они просидели тут в одиночестве.
Мое внимание привлекает изображение огромного медного жука. У него длинные усики, черные кожистые крылья, блестящие ножки с множеством сочленений. Смотрю прямо на него, и вдруг один усик шевелится.
Я отпрыгиваю, ударяюсь затылком о стену сзади, но картон не поддается. Он холодный и неподвижный, словно полированная сталь. Тяжело дыша, я щурюсь на фото. Это просто изображение, оно не настоящее. Но под моим взглядом усики выпрямляются, будто чувствуют меня. Внезапно тысячи крохотных глазок мигают, и коробка наполняется гулом.
Они жужжат, царапаются, шуршат.
Их миллионы. Насекомые летают по воздуху, ползают по стенам. Они заполняют коробку. Покрывают мою кожу.
– Адам.
Я лягаюсь, бьюсь об стены, но они металлические. Я кричу, но никто меня не слышит.
– Адам.
Я должен выбраться.
– Адам!
Я полусижу-полулежу на раскладушке в палате. Никаких жуков, никакого шума, кроме попискивания аппаратов Джулиана. Я сажусь, все еще сбитый с толку и перепуганный. Джулиан смотрит на меня, на его лицо падают блики от телевизора.
– Тебе приснился кошмар, – говорит он. – Ты в порядке?
Нет. Мне все еще страшно, а комната слишком мала.
– Да. Прости. Не хотел тебя будить.
– Что тебе снилось?
Я скидываю одеяло. Мне жарко, хотя тут вечно холодно. Я встаю.
– Выпускной бал. Я назначил свидания трем разным девчонкам, а они друг о друге не знали.
Джулиан тихо смеется, узнав сюжет из пяти разных эпизодов «Ника эт Найт», которые мы посмотрели на этой неделе.
– Разумеется, правда всплыла, и они собрались по-страшному мне отомстить.
Он снова смеется. Под своей горой одеял Джулиан похож на ребенка.
Я смотрю на часы.
– Уже поздно. Тебе лучше поспать.
Он согласно кивает, но ждет, пока я не ложусь обратно на раскладушку и не укрываюсь, и только потом сам закрывает глаза.
56
Адам
Джулиан смотрит какое-то богомерзкое шоу о братьях-близнецах, что заправляют отелем, а я без особого энтузиазма пытаюсь закончить домашнюю работу по математике. Тут в палату просовывается голова Чарли.
– К вам можно?
– Привет, – здороваюсь я, смотрю на Джулиана, и он кивает. – Да, заходи.
Чарли оглядывает все эти цветы и шарики. В палате с веселыми зверями он кажется большим и каким-то чужим.
– Я ничего не принес.
– Все в порядке, – заверяю я.
Он смущенно мнется, пока я не пинаю в его сторону стул. Несколько минут мы втроем молча смотрим телевизор, потом заглядывает медсестра и объявляет, что пришло время для анализов. Она пересаживает Джулиана на кресло и увозит прочь.
Не сводя глаз с экрана, Чарли бормочет:
– А он потрепанный.
– Видел бы ты его на прошлой неделе.
