– Открой его, – говорит он. – Пожалуйста.
– Джулиан, ты свободен. Ты свободен.
– Открой его… для звезд.
Бессмыслица какая-то.
– Джулиан.
Он на животе ползет по полу, снова пытается открыть чемодан, но рукам не хватает сил.
– Все хорошо. Тебе не нужно туда возвращаться.
Но он все равно отчаянно сражается с крышкой, бормоча что-то про звезды. Пытаюсь схватить его, но он съеживается и прикрывает руками голову.
– Джулиан! – Я боюсь, что Рассел вот-вот вернется. – Нам надо уходить.
Он моргает. Кажется, начинает что-то понимать.
– Адам?
– Да.
– Ты меня видишь?
– Я тебя вижу.
Он кивает и закрывает глаза.
Я легко его поднимаю. Хочется верить, что дело в адреналине, но подозреваю, Джулиан действительно так отощал.
На улице он безжизненно повисает у меня на руках и перестает дышать.
Я врываюсь в автоматические двери пункта «Скорой», несу Джулиана, а сам переживаю, что все делаю не так. Его голова болтается как у куклы, мне нужно двигаться медленнее, зафиксировать ему шею, но Джулиан такой неподвижный. Его кожа липкая и холодная, как у рептилии.
Я замираю и обвожу взглядом пустое белое помещение. Где же толпы плачущих, истекающих кровью пациентов? Где женщины, с криками держащиеся за животы, пока их везут в родильное отделение? Где долбаные доктора?
На противоположной стороне, за небольшим окошечком сидит женщина и спокойно что-то печатает на компьютере. Я бегу к ней и кричу:
– На помощь!
Она точно меня видит – мы встретились глазами, – но ее лицо ничего не выражает. Женщина медленно встает и выходит в дверь в задней части своего стеклянного кабинета.
– Эй! – Я кружусь, оглядывая пустую комнату.
Минутой позже двойные двери распахиваются, и женщина с каким-то бородатым парнем медленно подвозит к нам каталку. Может, такая неспешность должна меня успокаивать, но эффект обратный.
– Ему очень больно, – говорю я им.
Они забирают у меня Джулиана и укладывают его на каталку. Я иду за ними, а они везут ее с тем же безразличием, как везли пустую. На ходу я пытаюсь ответить на их вопросы, но я словно пьяный. Все объяснения получаются бессмысленными и невнятными.
Джулиана запихивают в крохотную комнатку, где сонная дама надевает ему манжетку, чтобы измерить давление. Аппарат пищит, она что-то тихо говорит бородатому парню, и внезапно все забывают про неспешность. То, как они вмиг из скучающих превращаются в бешеных, просто пугает.
Из ниоткуда появляется дюжина санитаров и дружно принимается за дело, умудряясь ни разу не столкнуться друг с другом. Они быстро переговариваются, но я не понимаю ни слова. Лишь прижимаюсь к стене и стараюсь никому не мешать.
Одна женщина вводит иглу в руку Джулиана и прикрепляет ее пластырем, пока кто-то еще надевает ему на лицо кислородную маску. Высокий мужчина в черной униформе вкатывает огромный квадратный аппарат и быстро прикрепляет к груди Джулиана круглые белые присоски. У каждого кружка есть серебряный наконечник, и мужчина подсоединяет их к проводу, что тянется к его аппарату. Кто-то еще берет длинный шнур от манжетки, что все еще на руке Джулиана, и подключает к другой машине. Еще одна медсестра крепит белый зажим ему на указательный палец; от кончика зажима тянется длинный тонкий шнур.
Через пять минут Джулиан весь в проводах, в окружении дюжины аппаратов. Он киборг. Научный эксперимент.
Внезапно все расступаются перед молодым мужчиной в голубой униформе. Он склоняется над Джулианом, приподнимает ему веки большим пальцем и светит фонариком в глаза. Джулиан моргает, открывает рот, будто хочет что-то сказать, а потом снова вырубается.
Доктор по-прежнему смотрит на него, но обращается ко мне:
– Что с ним произошло?
Теперь мой рассказ более внятен: чемодан. Я нашел его в чемодане. Доктор начинает задавать вопросы, на которые у меня нет ответов. Я не знаю, сколько Джулиан там пролежал. Не знаю, когда он последний раз ел или пил. Не знаю, откуда у него все эти рубцы и синяки.
Мужчина в черном отсоединяет провода от груди Джулиана, убирает присоски и объявляет, что ЭКГ в норме.
– Что это значит?
– Сердце, – поясняет доктор, – в порядке. Но давление слишком низкое.
Я смотрю на провод, что тянется от руки Джулиана к черному экрану с рядами мигающих зеленых цифр.
Невысокая женщина вкатывает тележку с пробирками. Меня начинает подташнивать, когда она набирает из руки Джулиана образец за образцом. Наконец женщина уходит, добавив в свою коллекцию пять полных пробирок.
Приходит новая медсестра, приносит пластиковый пакет с какой-то жидкостью и цепляет его на вешалку у кровати. Затем раскручивает от него узкую трубку и подсоединяет к игле в руке Джулиана.
Джулиан. Боже. Он всегда был таким хрупким, но сейчас кажется бесплотным. Каждое ребро гротескно торчит, сердце почти видно сквозь кожу.
– С ним все будет хорошо? – спрашиваю я вслух.
– Узнаем больше, когда получим результаты анализов. – Такой ответ доктора меня не очень-то обнадеживает. – Еще я хочу проверить его на томографе и МРТ.
– Томографе? Почему…
Не успеваю я договорить, как сестра берет меня за плечо и спрашивает, не могу ли я выйти в коридор. Прямо за дверью стоят трое полицейских с шипящими рациями. Один из них, большой и хмурый, направляется ко мне.
49
Адам
– Вы правда полицейский? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня и показывает значок.
– Так вы не сорвете одежду и не станете танцевать? – Понятия не имею, почему это все несу. Может, у меня нервный срыв. Офицер Кларк – судя по серебряному значку на лацкане – больше похож на стриптизера, чем на настоящего полицейского, ну или у него форма после стирки села. Но если он до этого на меня не злился, теперь-то уж точно.
Кларк прижимает меня к стене и рычит:
– Заткнись и давай сюда права. – Я достаю их из бумажника. Офицер внимательно их рассматривает, будто ищет там подсказки, затем передает другому копу. – Ты его нашел?
– Да.
– Расскажи подробно, что произошло.
Теперь моя история еще внятнее, но все равно не особо логичная.
– Ты вломился в его дом?
– Да.
– Потому что у тебя было плохое предчувствие?
– Да.
– А с чего оно у тебя возникло?
Я рассказываю, как пару месяцев назад дядя Джулиана того избил, так что да, у меня было плохое предчувствие.
