Адам и Эмеральд улыбаются и держатся за руки. За ними стоят Чарли, Элисон, Камила, Мэтт, Джесс и еще куча друзей Адама.
– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.
Адам смотрит на меня одновременно весело и сердито. На лице Чарли то же выражение, только суровее.
– А сам как думаешь? – говорит Адам.
– Не знаю. Ты же сам говорил, что пьесы ужасные. И ученики никогда на них не ходят.
– Мы пришли посмотреть на тебя, дурачок, – говорит Чарли и улыбается.
– О.
– Тебе разве не пора одеваться? – спрашивает Адам.
– Да.
Чарли указывает в сторону гримерной.
– Живо!
– Ладно. Пока! – Я машу им, а потом пробираюсь обратно. Тошнотворное волнение, что мучило меня всего минуту назад, исчезло. По всему телу разливается тепло. Дорогие мне люди будут на меня смотреть. Их глаза – как страховка. Я не упаду.
Адам
Пьеса как всегда ужасна, и уже через пять минут я начинаю ерзать.
Чарли наступает мне на ногу.
– Придурок, – морщусь я, но он, похоже, только рад. Пять секунд спустя я снова ерзаю. Я не специально его злю, но побочный эффект приятный.
С каждой пережитой ужасной сценой я все больше волнуюсь. Не могу выкинуть из головы слова мисс Кросс, мол, она не хотела, чтобы Джулиан публично опозорился. Может, зря я его подтолкнул? Если у него не получится, кто знает, что тогда будет?
Наконец, четвертый акт, и Джулиан выходит на сцену. На нем бархатный жилет, штаны до колен и жутчайшие лиловые лосины. Чарли смеется, и теперь моя очередь наступать ему на ногу.
Я беру Эмеральд за руку. Джулиан произносит первую реплику. Самое легкое позади.
Мать Гамлета отвечает, и я крепко сжимаю руку Эмеральд, прокручивая слова у себя в голове, словно могу переслать их телепатически. Джулиан произносит реплику – может, не идеально, но все слова правильные и четкие.
Когда он уходит, я начинаю громко хлопать, что совершенно неуместно в столь трагической сцене. Эмеральд издает удивленный смешок, но тоже принимается аплодировать. Вскоре Чарли, Камила и все остальные выпускники, которых мы притащили, встают и громко приветствуют Джулиана.
40
Адам
Мы с Джулианом идем своим обходным путем к доктору Уитлок, и вдруг он спрашивает:
– Хочешь знать, где я обедаю?
Я удивленно на него смотрю.
– Конечно.
– Я могу тебе показать, но…
– Что?
– Это секрет.
– Ладно, теперь мне действительно интересно.
– Но ты никому не говори.
– Не скажу. – Он все еще сомневается, и я повторяю: – Не скажу.
– Хорошо. – Внезапно Джулиан улыбается. – Иди за мной.
Мы направляемся в зал; следом за ним я взбираюсь по лестнице на чердак над театром. Джулиан ныряет за старый шкаф и, словно фокусник, отодвигает две доски.
Я наклоняюсь и вглядываюсь в темноту.
– Там еще одна комната!
Надо же! Только непонятно, как туда добраться без риска свернуть себе шею. Слишком много дыр над черной пропастью.
Джулиан протискивается в лаз и встает на планку. Когда он доходит до конца и присаживается, будто собрался прыгать с трамплина, я кричу:
– Джулиан, нет!
Но он уже взмывает в воздух. Затем приземляется в той комнате и немного обеспокоенно оглядывается.
– Наверное, тебе не стоит. Придется прыгать и…
– И что?
– Ты часто падаешь. Даже… даже если просто идешь.
Если бы это произнес кто-то другой, я бы решил, что надо мной посмеиваются. Джулиан же совершенно искренне беспокоится за меня. Я прикидываю расстояние: а там и правда всего пара метров.
– Думаю, справлюсь.
Он не особо верит, но отходит прочь, освобождая мне место. Когда я приземляюсь и вхожу в комнатку, Джулиан смотрит на меня с надеждой, поэтому я говорю:
– А тут здорово. – На самом деле нет. Это практически чулан, который сгорел, а потом был перестроен, но тут все равно ужасно пахнет. – Ты обедаешь здесь каждый день?
Он кивает.
Это даже еще хуже, чем сама комната. Мы здесь меньше двух минут, а мне уже скучно и тошно. Я хожу, выглядываю в небольшое окошко, снова хожу и вдруг натыкаюсь ногой на стопку тетрадей в углу.
– Что это? – спрашиваю я, присаживаюсь и беру одну.
– А… ничего… ну, это просто…
Я открываю тетрадь. Она исписана этим иероглифическим почерком Джулиана, но строчки аккуратнее, чем обычно, и их не так сложно разобрать.
Я возвращаюсь к окну и начинаю читать. А потом, забыв про тусклый свет и тесное пространство, сажусь на пол и переворачиваю страницу за страницей.
Когда я поднимаю голову, Джулиан наблюдает за мной, грызя ноготь.
– Как ты это делаешь? – спрашиваю я.
– Что делаю? – встревоженно уточняет он.
– Пишешь такие вещи. Как они приходят тебе в голову? – Читая его историю, я чувствую то же, что ощущал, когда сидел за книгами про Элиана Маринера. Как они мне нравились и как я внезапно переносился в другой мир. Джулиан волнуется еще больше, и я понимаю, что должен выразиться яснее. – Это здорово, Джулиан. Очень, очень здорово.
На миг его лицо застывает, а потом расплывается в широкой улыбке.
Я встаю и отдаю ему тетрадь.
Звенит звонок, звук намного глуше, чем обычно.
– Есть хочешь? – спрашиваю я, снова представляя, как Джулиан обедает здесь, в темноте.
– Да.
– Тебе лучше есть в столовой. Ну то есть зачем сидеть в одиночестве, когда есть друзья?
Джулиан
Я впервые появляюсь в столовой, и мои одноклассники с любопытством на меня смотрят.
Огромная комната полна людей, и Адам идет очень быстро. Я боюсь потерять его в толпе и ускоряю шаг.
Когда мы подходим к столу, становится по-настоящему неловко, ведь приходится втискиваться, а места почти нет. Адам сразу начинает говорить с Эмеральд, а я молчу.
Потом Джесс спрашивает, не хочу ли я послушать песню у него на айподе, и, не дожидаясь ответа, сует наушник мне в ухо.
– Хорошая, – говорю я.
Пока мы обсуждаем, кому какая музыка нравится, Адам предлагает мне половину своего зеленого сока. Камила велит ему оставить меня в покое, но я все равно пью. Адам говорит что-то забавное, и я смеюсь вместе со всеми и будто снова танцую на вечеринке у Эмеральд – то же ощущение легкости, энергии и единения.
