Но Торнавский проигнорировал эту реплику.
— А вы, Игнат Степанович, поднимитесь ко мне в кабинет. Мне нужно с вами поговорить.
Валевский хотел возразить, но осекся под не терпящим возражений взглядом хозяина. Он развернулся и, не глядя больше ни на дочь, ни на Торнавского, ушел в дом.
Вызванная звонком Олега Павловича, из дома вышла заспанная Пальчикова.
— Таня, извини, что потревожил, — проговорил Торнавский. — Сделай одолжение, уложи Марианну в постель.
— Конечно, Олег Павлович, не волнуйтесь, — сразу все поняв, проговорила она.
— Спасибо, я всегда знал, что могу на тебя рассчитывать.
Марианна тем временем уже пришла в себя и стыдливо опустила глаза, когда к ней приблизилась Пальчикова.
— Татьяна Георгиевна, я не пьяная, — прошептала она.
Татьяна посмотрела на ее припухшие губы и улыбнулась.
— Ну и зря. Я бы на твоем месте была пьяным-пьяна.
— Татьяна Георгиевна…
— Идем, идем. Чего тут стоять? На дворе ночь.
— Ах да…
Они поднялись в комнату Марианны.
— Я только на пять минуточек в душ, — взмолилась девушка.
— Иди, а я сейчас чай тебе ромашковый принесу.
— Спасибо, Татьяна Георгиевна.
После душа и чая девушка улеглась в постель. Несмотря на теплую погоду, ее знобило.
Пальчикова наклонилась, чтобы поправить одеяло, и увидела слезы в ее глазах.
— Ты чего, Мариша? — спросила встревоженно.
— Я, кажется, люблю его, — всхлипнула та.
— Вот дурочка, — улыбнулась Татьяна.
— Почему? — прошептала Марианна, тихо всхлипывая.
— Потому что он тоже тебя любит. Поженитесь, детки у вас родятся, и будете жить-поживать.
— Вы так думаете?
— Тут и думать нечего. Спи лучше.
— Спасибо вам, — улыбнулась девушка.
— За что? — удивилась Пальчикова.
— Вы добрая… — пробормотала Марианна, засыпая.
— Эх, молодо-зелено, — вздохнула Пальчикова, вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.
* * *
Когда Торнавский вошел в свой кабинет, управляющий уже был там. Он стоял спиной к двери и смотрел в окно.
— И что вы там углядели, Игнат Степанович? — спросил Торнавский.
Валевский резко повернулся.
— О чем вы хотели поговорить со мной?
— Да вы садитесь, в ногах, как говорится, правды нет.
Валевский сел и немигающим взглядом уставился на хозяина.
— А поговорить я с вами хотел о вашей дочери, — произнес задумчиво Торнавский, усаживаясь напротив Валевского.
Управляющий затаил дыхание, но не произнес ни слова.
— Я хочу жениться на Марианне, — сказал Торнавский.
— Жениться? — встрепенулся Валевский.
— Жениться, — подтвердил хозяин и не смог удержаться от сарказма: — Для вас это, конечно, приятная неожиданность?
— Даже не знаю, что и ответить вам.
— Игнат Степанович, я ценю все ваши дарования, но не ожидал, что и артистический талант в вас тоже присутствует.
Валевский и не предполагал, что Торнавский догадывался о его матримониальных планах, и виновато улыбнулся, поняв, что его интриги раскрыты.
— Покажите мне отца, который не желал бы своей дочери счастья?
— Ну таких отцов на свете немало, — отозвался Торнавский. — К счастью, вы не относитесь к их числу.
Управляющий кивнул.
— Значит, вы нас, Игнат Степанович, благословляете?
— Если Марианна скажет «да», то несомненно. Она согласилась?
— Я еще не делал ей предложения.
Управляющий воззрился на Торнавского.
— Я считал, что правильным будет сначала поговорить с вами, Игнат Степанович.
Валевский согласно кивнул и через минуту спросил.
— Но ведь вы любите Марианну?
— Да, — кивнул Торнавский. — Марианна мне по сердцу. Я и сам не заметил, как она меня очаровала.
— Вы не пожалеете, Олег Павлович! Моя Марианна чистый ангел.
— Да? — улыбнулся Торнавский. — Я как-то не верю, что в столичной суете девушка может остаться ангелом.
Валевский уже открыл рот, чтобы произнести речь в защиту своей дочери, но Торнавский махнул рукой:
— Ладно, ладно. Игнат Степанович, святых среди нас нет. И мне неважно, что было у вашей дочери до встречи со мной. Так что поставим жирную точку.
— Конечно, конечно, — скривился Валевский, подумав про себя, что так оно и к лучшему. Лишние проблемы и претензии ему не нужны.
— Вы идите, — донесся до него голос Торнавского. — Спокойной ночи. Детали мероприятия обговорим после.
— Мероприятия? — растерянно пробормотал Валевский, коря себя за то, что отвлекся и, вероятно, что-то прослушал.
— Я имею в виду свадьбу, — не удержался от улыбки Торнавский.
— Ах да, свадьба. — Управляющий хлопнул себя по лбу, вскочил на ноги и почти выбежал из кабинета.
Торнавский прислушался к его шагам, но внезапно дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова Валевского.
— Спокойной ночи, зятек, — проговорил он с нескрываемым удовлетворением.
— Спокойной, тестюшка.
Дверь затворилась, и наконец Торнавский остался один.
— Вот чертяка, — проговорил он вслух. — А я тоже хорош, все посмеивался над Степанычем, а сам в его дочку влюбился, как мальчишка.
Торнавский вышел из кабинета и поднялся в свою спальню. Засыпая, он думал о Марианне. Какая славная девушка! А губы такие сладкие и пахнут черешней. Надо будет велеть Евдокиму Назаровичу посадить у ворот желтую и черную черешни…
Рано утром Торнавский нарвал в саду охапку белых роз. Дом еще спал, а сад вздыхал, перешептывался, журчал, насвистывал, жужжал, одним словом, жил своей насыщенной, не всегда открытой человеку жизнью. Торнавский посмотрел на восток и увидел, как юная заря осторожно расправляет полупрозрачные складки розового шелка, который вот-вот пропитается всеми оттенками малинового, потом станет ярко-алым и затем полыхнет всей мощью оранжевого огня.
Он мечтательно улыбнулся, подошел к дому и стал карабкаться по выступам каменной кладки вверх — девушка жила на первом этаже, но в доме Торнавского он был на уровне обычного второго. Вскоре Олег Павлович уже был на балконе Марианны. Он решил не входить в комнату сразу, чтобы не испугать девушку, и вполголоса запел:
«Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Исполнен отвагой,
Окутан плащом,
С гитарой и шпагой
Я здесь под окном…»
Марианна открыла глаза и, еще не проснувшись толком, распахнула дверь и вышла на балкон, чтобы сразу попасть в объятия Торнавского. Он прижал к себе девушку, ее молодое тело просвечивало сквозь тончайший шелк сорочки.
