Чтобы сократить эти расходы, нам нужно понять, что делает их большими и что делает их маленькими, что делает давление идентичности, которое способствует им, хуже, а что делает его лучше – вопрос, к которому я и сейчас обращаюсь.
Глава 8
Роль сигналов в силе угрозы подтверждения стереотипа
1
23 июня 2003 года Верховный суд США огласил решение по двум прецедентным делам позитивной дискриминации, в которых Мичиганский университет защитил свое право на рассмотрение расы абитуриента при поступлении в его бакалавриат (Гратц против Боллинджера) и поступлении в юридическую школу (Граттер против Боллинджера). За недели до объявления решения 23 июня я был уверен, что знал, какими будут решения. Я слышал интервью судьи Сандры Дей О’Коннор для Нины Тотенберг на Национальном Общественном Радио в программе «Учитывая все обстоятельства» от 13 мая. Общепринятая точка зрения тогда заключалась в том, что другие восемь судей Верховного Суда разделятся поровну в этих двух решениях, оставив О’Коннор в качестве решающего голоса.
Позитивная дискриминация совсем не упоминалась в интервью. Оно в основном было построено вокруг недавно опубликованных мемуаров О’Коннор, «Его Величество закон»
[16], которые начинались с ее юности на ранчо «Лейзи Би» в Аризоне и следовали по всему ее пути в Верховный суд. Когда Тотенберг спросил О’Коннор о ее первых годах работы в Суде, будучи единственной женщиной, О’Коннор сказала, что этот опыт был «удушающим». «Куда бы Сандра ни направилась, пресса следовала за ней по пятам», – сказала она и добавила, что после каждого решения следовало небольшое добавление: чем судья О’Коннор занималась в этом деле? Ее назначение сопровождалось вопросами: «Она достаточно хороша? У нее были феминистские наклонности? Была ли она недостаточно феминисткой?» Гиперконтроль был по всем фронтам.
Затем Тотенберг спросила О’Коннор: «Когда судья Гинзбург (вторая женщина, назначенная судьей) пришла на работу, дела наладились?» О’Коннор ответила: «О, это были небо и земля. Как только появилась судья Гинсбург, давление пропало. […] Мы просто превратились в двух из девяти судей. […] Это была такая приятная перемена». Услышав это, пока я ехал в машине, я почувствовал, что знаю, как пройдут решения по позитивной дискриминации. Я чувствовал, что знаю потому, что ее заявление показало, что О’Коннор понимала понятие «критическая масса», основа защиты Мичигана.
Термин «критическая масса» относится к моменту, когда появляется достаточно меньшинств в окружении, таком, как школа или работа, так что отдельные меньшинства больше не чувствуют себя неуютно потому, что они являются меньшинствами – говоря нашим языком, они больше не чувствуют мешающего уровня угрозы идентичности. Когда судья О’Коннор была единственной женщиной в суде, ей не хватало критической массы. Она была напряжена, обременена дополнительным вниманием, ей приходилось быть как Джеки Робинсон
[17] только от женщин в законодательстве. Когда Гинзбург, вторая женщина, пришла на работу, в суде появилась критическая масса женщин. Стресс и чувство нагрузки у О'Коннор утихли. Перемена была психологической. Ее фактические ограничения изменились. Пресса меньше брала у нее интервью после каждого решения суда; они меньше задавали вопросов о «женской точке зрения» в отношении решений; они больше не следили за ней в ресторанах. Ее рабочая среда теперь включила кого-то еще, кто разделял опыт и видение женщин. Она могла меньше беспокоиться о том, что ее увидят стереотипно.
Когда О’Коннор ушла в отставку и оставила Гинзбург в качестве единственной женщины в суде, Гинзбург потеряла «критическую массу», и ее личные идентификации стали напоминать те, с которыми О’Коннор столкнулась ранее. «Я не понимала, как сильно я буду скучать по ней, пока она не ушла», – сказала Гинзбург вскоре после отставки О’Коннор и добавила: «Мы имеем разный взгляд на много важных вопросов, но мы имели опыт роста, и у нас есть определенные чувства, которых не хватает нашим коллегам-мужчинам». Она сказала, что не хотела, чтобы суд дал понять, что женщина-судья «разовая диковинка, а не естественный порядок вещей». После ухода О’Коннор личная идентификация Гинзбург ухудшилась. Она ушла от естественного порядка вещей к неестественному порядку вещей.
«Критическая масса» не является точным термином. Трудно привязать его к точному числу. О’Коннор, например, наслаждалась чувством «критической массы», имея всего лишь одну коллегу-женщину в суде. Мало колледжей тем не менее могли бы считать двух студентов из числа меньшинств, критической массой. Что тут вообще происходит? Один из вариантов заключается в том, что число меньшинств вокруг должно быть достаточно большим, чтобы улучшить идентификации отдельных меньшинств. Только двух черных студентов в кампусе колледжа слишком мало, чтобы повлиять на учебное сообщество – преобладающие стили, статус, студенческих лидеров, вероятность быть стереотипным и так далее. Например, будет ли 100 или даже 500 чернокожих достаточно для достижения критической массы чернокожих в Мичигане, где более 36000 студентов? Тем не менее приход всего одной женщины в Верховный Суд из девяти судей резко изменил идентификацию второй женщины Сандры О’Коннор.
Известный Гарвардский организационный психолог Ричард Хакман и его коллега Ютта Оллмендингер рассмотрели этот вопрос относительно включения женщин в симфонические оркестры по всему миру. Их находки были захватывающими. В оркестрах с небольшим процентом женщин (от 1 до 10 процентов) женщин-музыканты чувствовали себя так же, как Сандра Дей О’Коннор в Верховном Суде до появления второй женщины-судьи. Они чувствовали интенсивное давление в том, чтобы отстоять себя и соответствовать мужской модели поведения на работе того, как вели себя хорошие участники оркестра. Оркестры, в которых процент женщин приблизился к 20 процентам от общей массы или около того (некоторая степень критической массы) еще были проблемы-проблемы, которые отличались от тех, когда женщины были только единицами в оркестре. И только когда доля женщин в оркестре достигала около 40 процентов, мужчины и женщины стали демонстрировать более положительный опыт общения с ним.
Поэтому трудно быть точным в отношении критической массы. Но слушая автомобильное радио в тот день в 2003 году, я знал, что Сандра Дей О’Коннор понимала, что критическая масса реальна и важна, несмотря на всю неточность этого понятия. Она пережила ее отсутствие и ее присутствие в своей жизни.
Судья О’Коннор, возможно, желала бы, чтобы мир был проще: например, что мы все просто личности, что в любой школе и на любой работе была по существу одинаковая ситуация для всех независимо от идентичности. Она наверняка хотела, быть единственной женщиной в Верховном Суде равнялось тому, каково быть мужчиной в Верховном суде. Она могла бы предпочесть интерпретацию закона, который бы строго учитывал только взгляд на индивидуальность и не признавал бы групповую личную идентификацию. Ее все-таки воспитали на приграничном Западе, в регионе, известном своим индивидуализмом. Но она также знала свой собственный опыт. И, в конце концов, решение по Мичиганскому университету она вынесла, опираясь на него. Вместе с О’Коннор в качестве решающего голоса, Мичиган проиграл дело бакалавриата (за использование методов, которые считались слишком близкими к строгому квотированию), но дело юридической школы, которое сохранило право университетов рассматривать расу как один из нескольких важных факторов при принятии решения – это сигнал суда о том, что он считает критическую массу студентов из меньшинств важной для умения студентов функционировать и учиться в университетской среде. Это дело о том, что Мичиган выиграл.
