Под моё одеяло залез холодный кожаный нос, тыча меня под ребро. Само собой, встаю, не дожидаюсь скулежа, всё понимаю, идём гулять.
На дворе было ещё темно, но эта особая серебристая предрассветная темень в любой момент могла рассыпаться под розовыми лучами хрустального северного солнышка. Снег казался совершенно голубым, в тенях глубоко-синим, на заборах лежали пушистые шапки, искрясь, словно песцовый мех, и воздух был настолько морозным и звонким, что на корню гасил любые вирусы от гриппа до ангины.
– Бегать, прыгать, играть! – Доберман счастливо укусил пролетающую мимо снежинку. – Пошли, догоняй меня, поймай за хвост собаченьку.
– Ещё чего. – Я, зевая, поплотнее закутался в тулуп. – Сам за своим хвостом бегай. Он такой короткий, что его всё равно не ухватишь.
– Легко! Смотри! Я его кусь!
Гесс завертелся юлой в совершенно невероятном изгибе, клацая зубами в считаных миллиметрах от обрубка хвоста, который, словно самостоятельное существо, тем не менее ловко уклонялся то вправо, то влево. Потом пёс кинулся метить столбы забора, а потом…
– Собачень-ка-а…
Я тоже не сразу поверил своим глазам, даже попросил Гесса ущипнуть меня. Он рассеянно куснул меня за руку, так же не отводя взгляда от полупрозрачной четвероногой фигуры на фоне нашей бани. Там стояла, нервно перебирая лапами на морозе, красавица-доберманка кофейно-молочной масти. Откуда такая взялась?
– Сучк…
– Девочка, – поправил я.
– Девочка-а, – с придыханием согласился мой пёс. – Тео, будь другом, сиди тут, никого из дома не выпускай, а я побежал знакомиться. Эй, красотка, в раю что, объявили выходной и все самые красивые ангелы вышли прогуляться до рассвета?
– Ещё скажи, что её родители были ловцами жемчуга, иначе откуда тут такая чёрная жемчужинка?
– Коричневая.
– Я вижу, но ты меня понял.
– Ты нудный, но я тебя лизь. – Он быстро лизнул меня в щёку и боковыми прыжками остроухого козлика направился к бане.
Доберманка вздрогнула, словно испугавшись такого напора, опустила голову вниз, эффектно выпятив зад, и только после этого в моём не совсем ещё проснувшемся мозгу мелькнула, продирая глаза, первая здравая мысль.
– Гесс, погоди, погоди! А откуда у нас вообще во дворе взялся ещё один доберман? Ты же был единственным на всё село или даже на всю округу. Тем более в такую рань, ещё и шести утра нет. Тебе не кажется это подозрительным?
Обе собаки, не слушая меня, снюхались носами, проверили друг друга под хвостом (обрубками хвостов) и исчезли за баней.
– Гесс, это подстава-а!
Я сбросил с плеч тулуп, подхватил, что попалось под руку, кажется, лопату для уборки снега, и бросился на выручку друга. Увы, слишком поздно.
– Стоять, бесогон! Брось лопату, а не то…
К задней стене нашей бани был спиной прижат мой пёс, стоящий на задних лапах, а вокруг него не менее полусотни коричневых бесов с острыми как бритвы сосульками в руках. Нечисть редко утруждает себя ожиданиями и подаёт месть холодной. Я разжал пальцы.
– Тео, они меня обижают. Обманули собаченьку, так нечестно, я их даже не кусь. Спаси меня, пожалуйста, а? Я хороший мальчик, я больше не буду убегать, я не…
– Цыц, пёсья шкура. – Один из бесов легонько кольнул добермана в открытое брюхо. – Чё, бесогон, страшно, да? А как наших бить, так не страшно?!
– Конечно, у него ж, у сволочи, и святая вода, и серебряные пули, и молитвослов. Сколько ты наших положил детей, стариков, жён, подонок?!
– Чего мы рассусоливаем с христианином? Надо на его глазах его же собаку на ремни резать, под ноги ему кровью брызгать, пусть узнает, пусть почувствует, пусть навсегда этот страх запомнит!
Пока они трепались, мой мозг лихорадочно обрабатывал все возможные варианты развития событий. Да, я не был вооружён, да, мой единственный настоящий друг в серьёзной опасности, да, промедление смерти подобно, как обычно говорится в похожих случаях.
Выход оставался один.
– А пошли вы все в…….сы….тые….й….уью….ны, та… и на…, с развороту по самые…! Мне повторить ещё раз, для особо глухих?
Ровно полторы секунды после матерного обложения бесы традиционно пребывают в прострации, именуемой «шок» или «охренение». Мне хватило этого времени, чтобы, бросившись вперёд, вырвать Гесса из рук врагов, вновь схватить лопату и занять вместе с ним круговую оборону. Живым не возьмёте, шершавые, не подходи, зашибу-у!
– Ну чё, тады кирдык обоим, – резюмировал какой-то явно неместный кривоногий бесёнок, мгновенно увеличиваясь до моего роста.
Ещё шестеро рогатых последовали его примеру, окружая нас. Остальная кодла выше метра не росла, но, как вы догадались, для раскатывания нас двоих тонким слоем по снегу их по-любому было более чем достаточно.
Звать на помощь некого, отец Пафнутий спит до семи утра и всегда встаёт сам, минута в минуту, без будильника, военная косточка. Но до этих самых семи часов на нём можно гвозди выпрямлять или узоры выжигать с тиснением на коже – нипочём не встанет.
Красавчик Анчутка если и услышит шум драки, то всё равно против своих не пойдёт, он сам предупреждал. Есть робкая надежда, что добрая и заботливая Марта каким-то образом всё узнает, а потом быстренько пришлёт нам на помощь того мушкетёрского бесогона из Питера, или хотя бы двух ребят в форме НКВД, или…
– За ВДВ? – тихо предложил мой храбрый пёс.
– За тебя, – сурово кивнул я и, размахнувшись, со всей дури рявкнул: – Это моя собака! Поубиваю на хрен, фашисты сутулые!
Первый же бес, принявший это за шутку, получил деревянной лопатой по морде так, что и то и другое треснуло. После чего они с воем пошли в атаку. Держитесь, гады! Но тут…
– Что за шухер на моей хате, обурели, амигос? – Мягкий, вкрадчивый и даже чуточку изумлённый голос безрогого красавчика мгновенно остановил нападающих.
Бесы замерли, оскалив нечищеные зубы и выставив грязные когти без маникюра. За баню вальяжной походкой шагнул Анчутка.
– Миль пардон, панове! Екскьюз муа, товарищи! Дас ист майне шульд, господа хорошие! Я дико извиняюсь, но чем это вы тут намерены заняться на моей территории?
– Бесогонов бить будем, – храбро пискнул какой-то не очень умный бес, тут же получивший с разворота кулаком в ухо.
– Повторю для тупых, невнимательных и необразованных. Камрады, это моя земля, мой хауз, мои людишки и скотина домашняя тоже моя. Кто тут смеет, не спросясь, хайло разевать?
– Это ж… Тео и Гесс, известные бесобои, – отступив на шаг, оправилось рогатое воинство. – Полчаса до рассвета, имеем полное право, чё такого-то, ась?
– Хренась! – грозно взвился Анчутка, расправляя плечи, в такой ярости я его ещё никогда не видел. – Это моё! Моё, а не чьё-то, не ваше, не по приколу, не по римскому праву, не по декларации США, уно кретино мамо идиото?! Моё!!!
