— Издеваешься, да? — горестно кривя губы, простонал Леший. — А он мне тысячу баксов должен остался, понял? Тысячу! Для него это, по морде видно, тьфу на палочке. А для меня, может, целое состояние.
— Немалая сумма, — согласился Струмилин. — И за что задолжал? Ты раскрашивал его пастелью?
Сначала Леший обиженно поджал губы, но тотчас глаза его мстительно блеснули:
— Черта с два! Я делал для него копии «Прощания славянки»! А привела его ко мне Лидка…
— Андрей, у нас клиент! — Как в детективном романе, где действие прерывается на самом интересном месте, с крыльца спорхнула Валюха. — Опять суицид. Прямо напасть. Такой чудный денек, такая красота, а они травятся, идиоты!
— О боже, — сказал Леший, бледнея. — Да, работенка у вас, ребятки! Ну ладно, я пошел. Скажи, где Лидка, и двигай с Богом. А я пойду ее спрошу, не знает ли она, где теперь найти моего заказчика.
— Ну уж нет. — Струмилин легонько заломил ему руку за спину и подтолкнул к «Фольксвагену». — Беру тебя с собой, по пути все расскажешь.
— Ну уж нет, — фыркнул Леший, с непостижимым проворством выворачиваясь из-под хитрого захвата. — Это я сам с тобой еду, понял? И это ты все расскажешь по пути.
Впрочем, до взаимных откровений дело так и не дошло. Валюшка, окрыленная, по всей видимости, своими нынешними амурными достижениями, начала строить глазки симпатичному незнакомцу, тот старался соответствовать, а Струмилин оставался не у дел. Вдобавок вызов был недалеко, сразу за Сенной площадью, и при виде молодой девицы, с ошалелым видом валявшейся на диване, у врача и фельдшерицы сразу сделались разъяренные лица.
— Опять?! — рявкнул Струмилин.
Пухленькая дамочка, мамочка несостоявшейся самоубийцы, со слезами заломила руки:
— Опять, доктор!
— Ну и на кой черт нам ее вытаскивать, если человеку стабильно жить неохота? — ворчала Валюшка, принимая от хозяйки ведро с водой и открывая свой чемоданчик.
При виде прозрачного шланга и воронки девица слабо забила ногами по дивану, выражая свой протест, однако с ней не церемонились: Струмилин связал ей руки, а потом разомкнул крепко стиснутые зубы пальцем. Палец был облачен в металлический чехол, который имеется среди инструментария у всякого токсиколога: если спасаемому придет фантазия кусаться, пусть ломает свои зубы о железо, а не грызет кости самоотверженного врача.
Валюха начала вводить зонд, однако пациентка продолжала биться и рваться, поэтому Струмилин с особенным удовольствием уселся ей на голову, благо голова у девицы была большая и дурная, если и кракнет — не велика беда.
— Ой, ребята… — простонал Леший, который тоже притащился в квартиру и теперь испуганно заглядывал из прихожей. — А нельзя ли полегче?!
— Слабонервных просят удалиться, — буркнул Струмилин, устраиваясь поудобнее. — Держи ей лучше ноги. Не понял еще, что работа у нас такая: придурков к жизни возвращать? Мы, главное, эту Катю Малахову уже спасали полгода назад, причем тогда натурально с того света извлекли. Родители уехали в деревню в гости, а она воспользовалась моментом — и давай травиться! Да держи, сказано, хватит любоваться! — прикрикнул он на Лешего, который с видимым удовольствием оглядывал стройные Катеринины ножки, примеряясь взяться за тонкие лодыжки или загорелые икры. — Вот так, чтоб не дергалась. Мама ее говорила, что девонька травилась от несчастной любви. И снова вот видишь — то же самое.
— Крепко, значит, любит, — сочувственно прошептал Леший, тактильным способом исследуя изящные Катеринины коленки.
— Вы только скажите: неужто она опять от любви страдала? — спросил Струмилин Катину маму, выглянувшую из кухни. — Что ж там за персонаж такой, что за раскрасавец, коли из-за него этакая девица себя жизни лишает, как нанятая? С ее красотой…
— И с ее ногами! — поддакнул Леший.
Катина мама устало смахнула слезу:
— Да все правильно, что вы говорите, молодые люди. Главное, был бы там хоть достойный человек, еще как-то можно понять. А то… и старше ее лет на пятнадцать, и собой ох как нехорош!
Катерина что-то протестующе замычала, завозилась, но Струмилин и Леший были настороже, поэтому несчастной влюбленной ничего не оставалось делать, кроме как лежать смирно и выслушивать гневные матушкины слова:
— А что? Разве я неправду говорю? Нехорош он, решительно нехорош! Жирненький, вальяжный, физиономия сальная, глазки масленые… тьфу! С другой стороны, с лица воду не пить, я уж как-нибудь притерпелась бы к нему, лишь бы дочка была счастлива. Главное, чтоб человек был порядочный. А он кто? Гуляка, первостатейный изменщик!
Катерина снова попыталась выразить протест, однако разошедшаяся мамаша звонко шлепнула ее по тугой заднице:
— Молчи уж, коли Бог ума не дал. Только от дурости можно в такого-то втюриться. А как узнала Катька, что у него другая есть, так и надулась всякой гадости, так и задумала помирать. О нас с отцом да о бабке старенькой разве подумала? Нет! Ради кого жизни себя решить надумала?! Ну, завел другую, и хрен с ним, она ему и по возрасту больше подходит, и по положению, дизайнерша там какая-то, а ты кто? На втором курсе академ брала, на третьем… скоро будешь вечная студентка, не хуже того Пети Трофимова.
Струмилин растерянно поднялся, забыв, что его обязанность — фиксировать голову пациентки.
— Дизайнерша? — пробормотал он, а Леший отозвался эхом:
— Жирненький? Черные кудри у него?!
— Немытые, полное впечатление, отродясь! — сообщила Катина мама. — Кавалерил, кавалерил да вдруг, вообразите себе, пропал. Катька обзвонилась — не отвечает! И случайно узнаёт: он уехал, причем уволился со службы и квартиру продал. Слух прошел, куда-то за границу подался, и не один, а с этой своей дизайнершей. Господи, ну как же ее зовут?!
— Все, вычистили красотку, — весело объявила в эту минуту Валюха, осторожненько вытягивая зонд из Катиного страдальчески искривленного рта. — Можно снова травиться!
— Типун вам на язык, девушка! — замахала руками хозяйка. — Как вам не стыдно такое говорить?!
— Мне? Стыдно? — фыркнула Валюшка. — Это вам с вашей дурищей стыдно должно быть. Из-за мужика травиться — фу, какая пошлость! Да из-за такой девахи мужики сами стреляться должны, понятно? А если она себя не уважает — кто ее уважать будет?! В женщине главное — девичья гордость, понятно, Катерина?
— Слышишь, что умные люди говорят? — захлопотала мама над дочкой. — Вот дай мне слово, что больше не будешь. Нет, ты дай нам всем такое слово!
Катя тихонько плакала, с отвращением отплевываясь.
— Ох, да оставьте ее, — глухо прервал Струмилин затянувшийся воспитательный процесс. — В больницу поедем, собирайте девушку.
Леший, даром что был тощой, как карандаш, споро волок носилки. Соучаствовали Струмилин, который на переноске больных успел накачать немалые мускулы, отец Катерины и шофер Витек. Потом большой теплой компанией набились в «Фольксваген» и поехали в дежурную Пятую градскую больницу: сдавать Катерину на лечение. Наконец отхлопотались.
