Подобное поведение в принципе неприемлемо, но еще надо разбираться, какой вред она нанесла его репутации. Родители одноклассников теперь будут знать, что полковник полиции настолько богат, что держит прислугу, а на сына ему наплевать. Будем надеяться, что она сидела тихо, а если нет? О господи…
Георгий знал про себя, что он человек справедливый и, в общем, отходчивый, поэтому думал, что на следующий день найдет аргументы в пользу Люси и ее выходка покажется ему просто легкой бестактностью, на которую сердиться грех, как на все, что идет от чистого сердца.
К сожалению, этого не произошло: чем больше он хотел ее оправдать, тем больше злился.
Как только он увидел, как Люся безмятежно и с каким-то даже самодовольством шинкует овощи для борща, понял, что сдерживать свое негодование больше не может.
– И когда вы собирались мне передать информацию с родительского собрания? – спросил он как мог холодно.
– Так там ничего такого не сказали. К Алешеньке претензий нет…
– В выпускном классе, Люся, родителей приглашают в школу не для того, чтобы пожаловаться на детей, а рассказать, что нужно сделать, чтобы ребенок хорошо сдал ЕГЭ.
– А, ну так я все это записала! Вы не волнуйтесь, Георгий Владимирович, сделаем в лучшем виде! Я прослежу за Алешенькой…
– Нет! Ни в коем случае!
– Ну как же… Вы человек занятой, а я могу. Сама в прошлом году это проходила, так что опыт, слава богу, имеется.
Георгий обомлел:
– Я вас просил?
– Нет, но мне ж не трудно. Да в чем дело-то, я не понимаю. – Лицо домработницы приобрело плаксивое выражение. – Для вас же стараюсь, а вы недовольны. Я думала, вам приятно будет, что вы, усталый, пришли домой с работы, и все сделано, никуда бежать не надо. Ребенок, опять же, под контролем. Это же как вы мне премию вот дали, а я вас отблагодарила. Вы можете мне денежные подарки делать, а я только делами отдарить могу.
– Люся, вы должны были спросить!
Она прерывисто вздохнула:
– Вот как же вы добра не цените…
– Да очень ценю! – взвился Георгий. – Я же вам зарплату почти в два раза поднял, Люся!
– Нельзя это на деньги мерить!
– Можно – и даже нужно! Поймите вы наконец, что у нас с вами отношения сугубо деловые. Вы выполняете определенный объем работ, я оплачиваю ваш труд. Все! Если мне понадобятся дополнительные услуги, я об этом дополнительно попрошу и назначу дополнительную плату.
– Господи, да как же это, – захныкала Люся, – я же вас родными людьми считала, и вас, и Карину Александровну покойную, и Алешенька ваш мне как сын стал за эти годы. Я к вам всей душой прикипела, а оно вон что!
– Мы вас тоже очень ценим, – пробормотал Георгий, – тоже привязались к вам. Но вы, при всем уважении, не член семьи.
– Сколько я для вас делала! – всхлипнула она и отбросила нож. Тот с тонким звоном упал на пол.
– Спасибо. – Георгий наклонился за ножом.
– Я старалась, вам помогала, Алешеньке пыталась хоть как-то материнскую ласку дать, но кто это заметил? Бабушка придет раз в неделю с внуком посидеть – все, она святая, а что Люся ребенка на себе вытаскивает – это не считается. Она же половая тряпка, никто!
Георгий только руками развел.
Люся резким движением сняла фартук, скомкала и швырнула на кухонный стол.
– Как будто так и надо! Сами талдычите, что надо быть благодарными, а я что, не доросла до вашей благодарности? Рылом не вышла?
Георгий почувствовал, как почва уходит из-под ног. Обвинения Люси казались ему настолько абсурдными, что нечего было даже возразить.
– Я ценю ваш труд, – повторил он, и только подлил масла в огонь.
– Давайте Алешеньку спросим, – вдруг заявила Люся и хотела выйти из кухни, но Георгий встал в проеме, – нет, давайте узнаем, кем он меня считает, ничтожной прислугой или все-таки близким человеком! Хоть у кого-то в этом доме совесть сохранилась?
– Точно не у вас! – схамил Георгий. – Не понимаю, какая муха вас укусила, но сына моего прошу не вовлекать в ваши психопатические проекты. Вы работаете, я плачу. Все!
Люся картинно воздела руки к потолку и закатила глаза:
– Очень хорошо! Просто замечательно! Да вы хоть знаете, сколько я для вас сделала, за что вы не платили?
– Зачем?
– Потому что не могла иначе! Ваша мама лишний раз не переломится!
– Слушайте, Люся, все! Я не могу держать в своем окружении человека, представляющего опасность для моей семьи.
– Да это вы сами для себя опасные! Если бы я не помогала, ребенок бы у вас вообще с ума сошел или с собой покончил! Вы в его сторону не смотрите, бабушка тоже… Придет, уроки проверит, и до свидания. Учись, внучок, не раскисай! Подумаешь, мама умерла, жизнь-то продолжается.
– Вы уволены, – сказал Георгий.
Домработница сразу будто съежилась и все так же нарочито приложила руку к сердцу. Жест этот показался Георгию таким фальшивым, что он поморщился и отвернулся.
– Георгий Владимирович, миленький, ну что вы, в самом деле? Давайте без резких движений! Я погорячилась, вы тоже не сдержались, ну так свои же люди…
– Простите, но нет, – жестко произнес Георгий. – Вы разбаловали мне ребенка, привили ему дурную привычку пить чай со сладостями между едой, приучаете его обманывать… Что дальше? У меня нет желания это выяснять.
Произошла тяжелая сцена. Люся плакала, просилась обратно, но Георгий не уступал. Снова и снова анализируя свое поведение, он не находил в нем ничего такого, что позволило бы Люсе думать, что она дорога ему как-то иначе, чем как квалифицированная домработница.
Алешка только если к ней привязался… Тем более на фиг такую привязанность, когда родные люди учат держать удар, а домработница исподволь подсовывает чаек с булочками. На, дорогой, раскисай на здоровье! Папа с бабушкой злые, а я добрая, люблю тебя и научу, что сидеть в теплой, уютной норе гораздо приятнее, чем бороться.
Придется серьезно поговорить с сыном, объяснить ему все как есть.
Совесть немного пощипывала Георгия, но он не сдавался. Возможно, он действительно холодный эгоист и не ценит доброго отношения, конченый человек, так она бросит все силы на Алешку и станет им манипулировать с утроенной силой, а много ли ребенку надо?
Нет, к черту! Завтра же надо позвонить маме, пусть через своих подружек найдет Люсе хорошее место, и пора заканчивать этот праздник всеобщей любви.
Георгий вздохнул. Если быть совсем честным перед собой, то немножко он погорячился. Увольнение все же слишком круто, даже с выплатой выходного пособия и отличными рекомендациями, которые он Люсе обещал. Домработница дура, это ясно, но он тоже мог четче обозначить границы и раньше заметить ее поползновения. Нет, дождался, пока она столько, как говорят психологически подкованные люди, «вложила в эти отношения», что стала требовать дивиденды.
