Он умер за нас и воскрес для того, чтобы мы с Ним воскресли. Чтобы мы – плохие, злые, алчные – увидели свет. Потому что Он нас любит, даже такими, а ты нас ненавидишь, раз не видишь в нас ровным счетом ничего хорошего. Если бы ты хотел нам добра – ты мог бы возглавить людей, голову ты кому хочешь заморочить можешь, научить их, как стать лучше.
Ты был рядом с великими людьми, но с какими? С теми, кто устраивал геноцид, строил концлагеря, с теми, кто создал ядерную бомбу! Ты был тринадцатым членом экипажа «Энолы Гэй» – будешь отрицать? Хотел сам убедиться, как получится с «Малышом Томми».
Тебе принадлежит множество компаний, которые выпускают что угодно, только не то, что надо людям, – БАДы, ГМО, химическое оружие, алкоголь, табак; тебе принадлежит множество СМИ, но через них ты ведешь пропаганду того, что мы, люди, называем злом. Твои киностудии снимают фильмы, прославляющие алчность, похоть и насилие, твои издательства печатают «Майн кампф» и «Поваренную книгу анархиста», не говоря уж о многом другом. Ты на короткой ноге с оружейными магнатами, королями ЛГБТ, лоббистами наркотиков и эвтаназии – будешь отрицать?
Дьявол покачал головой:
– Я лишь даю вам то, что вы хотите.
– Тогда почему бы тебе не вкладываться в аграрные проекты? – спросил Денис. – В фармацевтику? В разработку новых медицинских технологий? Отчего такой странный выбор? Ты говоришь, что не врешь, и это правда, как и то, что многое ты просто замалчиваешь. Чтобы быть лукавым, необязательно лгать. Можно сказать правду – но утаить при этом ее важную часть. Как в раю, да? Адам и Ева не умерли моментально, они прожили довольно долго, то есть на первый взгляд ты сказал правду. Но потом они все-таки умерли. А если бы они не…
– Если бы да кабы! – раздраженно сказал дьявол. – Я насильно никого не кормил. Там вообще не о еде была речь! Плод, сорванный Евой, – это познание, критическое мышление…
– …Сомнения, да? – добавил Денис. – Ты обещал, что у человека откроются глаза, но мы ослепли, и лишь не так давно, по историческим меркам, стали прозревать. Когда увидели Того, которого пронзили. Когда поняли, что натворили.
Та история, о которой ты говоришь, закончилась там, на Голгофе. Твой вариант книги не оригинален. Все те «истины», которые ты пытаешься нам открыть, мы уже узнали. Увидели, какие мы, когда Он воскликнул: «Свершилось». Но также мы увидели, что можно стать лучше, избавиться от того зла, что в нас живет. И мы пытаемся. Получается плохо, конечно. И я не стал лучше, расколотив компьютер. Я такой, как и был, – немного сильный, немного слабый, чуть-чуть развратный, но при этом любящий, эгоистичный – но готовый глотку перегрызть за тех, кто мне дорог. Я – человек, и это меня вполне устраивает.
Дьявол задумчиво кивнул, встал и с хрустом потянулся.
– Ты прав, у каждого из нас есть выбор, – улыбнулся он. – Говоришь, что отлично помнишь «Мастера и Маргариту»? Ну так вспомни, что человек не просто смертен. Иногда он бывает внезапно смертен. Нет-нет, не запугиваю. И даже не предупреждаю. Констатирую. И не прощаюсь.
Он подмигнул и растворился в воздухе.
– Скатертью дорожка, – сказал Денис и задумался.
Да, конечно, никто не заставлял его изменять жене, играть в подростка до седых волос, а потом залезать на стол, повыше к крюку для люстры, с петлей в руке. Куда как просто – уйти от ответственности… Выбор всегда был за ним самим.
Какое хорошее было видение о новогоднем столе – там, где Денис вместе с семьей и у них с женой третий ребенок. Неизвестно, будет ли он богат и знаменит. Может быть, нет, а может, да. Какая разница, он же продолжает писать. И его профессия его все-таки кормит.
Хорошо, что у него остался самый первый вариант романа. Распечатанный и аккуратно сложенный в видавшую виды папочку. Почти готовый, но без концовки.
Пока без концовки.
В прихожей процокали каблучки. Это вернулись Мария и Мирослава.
– Он ушел? – раненой птицей вскрикнула Мирослава, рассеянно глядя на исковерканный макбук, который Денис не удосужился убрать.
Денис взял со стола не допитый дьяволом чай и вылил его на останки макбука. «Надо будет еще магнитом пройтись, – подумал писатель. – Чтобы уж точно наверняка».
– Ушел, – сказал он. – И я сделаю все, чтобы больше он никогда не вернулся. Даже если для этого надо будет превратить дом в филиал Дивеево.
Мирослава бросилась к нему, уже не сдерживая рыданий:
– Денисочка, милый, теперь я могу сказать. Мишка погиб вчера! Там, около «Джуманджи»… Его машина сбила.
Денис закаменел, крепко обняв жену. Потом перевел взгляд на Марию и спросил:
– Это… из-за меня?
Мария молчала, потом сказала:
– Только не вини себя, пожалуйста. У Мишки в жизни был свой момент выбора, свое искушение. Однажды он… Он отдал минуту своей жизни, чтобы спасти чужую. Ты же знаешь, какой это был человек. Нет, он заплатил эту минуту не за тебя. За ребенка. Но твой «друг» воспользовался этим кредитом для того, чтобы мелочно отомстить тебе за твой выбор.
Денис непонимающе посмотрел на Марию.
– Ты сделал его еще до «Джуманджи», Денис, – с мягкой грустью произнесла Мария. – Но до этого ты сам пустил его в свою жизнь, открыв двери для его «дружбы» и его лжи. Потому о твоем выборе он узнал моментально. Ваш теперешний разговор, по сути, стал бы простой формальностью, – продолжила Мария, – если бы не одно «но». Ты должен был сам, добровольно, разорвать ваши узы. Закрыть перед ним двери.
– Если бы я знал о смерти Мишки… – начал Денис, но Мария мягко закончила за него:
– Ты бы сделал это с гневом, и твой гнев дал бы ему шанс на возвращение. Любая страсть – гнев, гордыня, жадность, похоть – это лазейка для «друга». Так что теперь тебе придется грешить с осторожностью, чтобы однажды не увидеть на пороге знакомого гостя. Но знай – он не может войти, пока ты трижды не пригласишь его к себе.
Денис медленно кивнул, а затем сказал:
– Ни за какие коврижки.
Он был почти зол – почти, потому что ни эта злость, ни горечь утраты не могли открыть двери для «друга с той стороны». Да, он хотел отомстить за смерть Мишки. Но собирался сделать это… своеобразно.
«Что ж, милый мой дьявол, клянусь, что буду таким, каким ты не хотел меня видеть. Добрым, сентиментальным. Называй это слабостью, розовыми соплями, как твоей бездушности угодно – мне плевать. Я не ребенок, чтобы обижаться на прозвища. А если даже ребенок, тогда, как говорится, кто обзывается – сам называется!»
Внезапно Денис почувствовал странную легкость, словно у него выросли крылья. Одним крылом была его печаль, его боль утраты, его стыд за то, что так долго верил коварному обманщику, его вина за те страдания, что он причинил дорогим ему людям.
А другим крылом была его любовь – к Мирославе, к детям, родителям, Мишке, Марии… к этому миру, в котором, несмотря на утверждения модных ныне циников, добро по-прежнему побеждает зло…
