– Отче наш, – машинально ответил Денис.
– Отче, – повторила Мария. – Он прежде всего наш Отец. Не господин, не владыка, хотя мы Его и так называем – из любви к Нему. Он наш Отец.
– Так вот просто? – ошалело переспросил Денис, поражаясь очевидности ее слов.
– Так вот просто, – снова засмеялась она. – Мы для Бога что дети малые. Хороший отец любит всех детей – и шелковых-послушных, и шкодливых, и тугодумов, и трусоватых, и плакс… Для него «плохих» просто нет, он мудрый и сильный. А среди людей есть, конечно, и родители, совершенно не любящие своих детей, что ужасно. И среди воспитателей найдутся такие, что к детям более чем равнодушны, что еще хуже, на мой взгляд… Потому мы, христиане, счастливы. Нам не надо искать счастье, гоняться за ним. Оно всегда внутри нас, мы счастливы даже в самых стесненных обстоятельствах…
«Как Мира была счастлива в нашей скромной квартирке с минимумом средств», – понял Вишняков.
– …Потому что мы знаем, что нас любят, – продолжила Мария. – Любят даже тогда, когда мы плохие. Когда делаем ужасные вещи.
– А разве это правильно? – удивился Денис, вспомнив тех четверых, которые избивали в камере несчастного санитара. – Разве правильно любить преступников? Тех, кто творит зло…
– А если вы сами творите зло, вы хотите, чтобы вас любили? – спросила Мария. – Богу очень грустно видеть нас такими, какие мы есть. Он даже на Крест взошел, чтобы мы хоть немного изменились. Он не просто готов умереть за нас, Он уже это сделал. Сделал больше, чем любой другой Отец. И, конечно, Он нас прощает.
– Но ведь Бог карает грешников… – озадаченно сказал Денис.
– Нет, – улыбнулась Мария. – Не карает. Грешник сам себя карает, отвергая Его помощь. Как правило, из гордыни: дескать, сам справлюсь. Или «я недостоин Твоей помощи». Конечно, не достоин, но ведь помогают не тем, кто достоин, а тем, кому надо помочь.
– Бог не карает… – Денис вспомнил, как уехала Мира. Он ведь мог броситься вдогонку – что же его остановило? Почему он ни разу не попытался приехать к жене? Почему не попытался помириться – не по телефону, лично, глядя в глаза?
Может, и с Богом так же? Он вспомнил, как заказывал тогда молебен. «Неплохо бы на службу прийти, – сказала ему вслед старушка, – когда ваш молебен читать будут». Но ему оказалось не до этого. Имелись дела поважнее.
Поважнее, чем спасение Миры?
– Единственное наказание – это разлука с Богом, – тихо сказала Мария. – Но это не Бог нам дает, мы сами его выбираем. Сами нисходим в ад. И неважно, что вокруг все благополучно. Ад у нас в душе, и от него не сбежать. Душа – она такая, в ней или ад, или рай.
Вишняков смотрел на Марию во все глаза. В нескольких простых и даже детских словах она обрисовала ему всю суть веры в Бога. И так напомнила ему Мирославу, что у писателя защемило сердце.
– Да что вы на меня так смотрите, словно я чудо-юдо, – снова заразительно засмеялась Мария. – Сейчас вы еще подумаете, что я дурочка какая-то и вообще неприлично себя веду. Слишком общительная. Смеюсь все время как ненормальная.
– Э… да нет, наоборот, – засмеялся и Денис. – Всем бы такими ненормальными быть. С вами легко очень. И даже о храме я сейчас не думаю как о чем-то тягостном… Вы так все хорошо мне объяснили.
– Ну, не все так просто на самом деле, – посерьезнела она. – Есть ведь люди, для которых мои хихоньки просто оскорбительны. Для тех, кто к Богу действительно за спасением пришел, для которых другой выбор смертелен, так их по жизни припекло… Знаете, как тяжело делать эти шаги, зная, сколько и чего ты сотворил? Бог милосерден, но есть другой Судья, и Судья этот очень взыскательный.
– Дьявол, что ли? – прищурился Денис. Мария отрицательно покачала головой:
– Мы сами, наша совесть. Себя-то не обманешь, свою вину всегда знаешь. Вот и приходят такие несчастные в храм, а сами провалиться сквозь землю готовы. Что ж их занудами-то считать, им надо посочувствовать, тихо, про себя, по-доброму, чтобы не обидеть… Согласна, что общаться с ними тяжко. Это потому, что им самим непросто. Сердце за них болит. А то, что они туда, где им самим легче, других волоком тянут, так это не вина их, а беда. Больны они, а разве на больных обижаются? Им ведь просто помогать надо, лечить, любить.
И снова у Дениса по телу пробежали мурашки. Неужели все так действительно просто и легко? Нет, в этом есть какая-то загадка!
– Предлагаю посидеть в кафешке, – совершенно просто объявила Мария. – Если у вас, конечно время есть. А то примете мое предложение за нахальный отрыв от вашего писательского труда!
– Да какое там, – отмахнулся Денис. – Я давно в кафе не был, а писательский труд… от любого труда должен быть отдых.
– И то верно, – согласилась Мария.
Кафе было светлым, милым и простым, как и сама Мария, и называлось без затей – «Вкусняшка».
– Вот ведь, – поразился Вишняков, – вроде и живу не очень далеко, а не видел это кафе ни разу…
– Да кафе-то сейчас прямо как грибов в лесу! – снова рассмеялась Мария. – То вырастут вдруг откуда ни возьмись, а то глядишь, было – и срезали… А «Вкусняшка» вполне себе милое заведение. Ну, что будем пить?
– А разве здесь наливают? – снова опешил Денис. – Если что, то я виски, пожалуй.
Мария расхохоталась в голос.
– Извините, – махнула она рукой. – И не обижайтесь, я часто глотаю смешинку… Какие у вас ассоциации интересные со словом «пить»! Чуть что, сразу виски. Вы алкоголик, что ли?.. Ой, опять извините! Тут просто морсы очень вкусные, они их сами делают…
Совсем юная официантка, волосы которой были заплетены в забавные разноцветные косички – не дреды, аккуратненькие такие, принесла им меню и поздоровалась с Марией, как с доброй знакомой. Они пощебетали несколько секунд о том, что лучше попробовать сегодня и что кому вкуснее. Мария выбрала вишневый морс со льдом и вишневый же штрудель. Денис, чуть поколебавшись, заказал то же самое. Ему было приятно приобщиться к миру Марии, точнее, к ее внутреннему свету, хотя бы за счет совместного поедания вкусняшек. Это было странное чувство, к которому не примешивалось ничего противоречащего социальным приличиям, если можно так выразиться. Ну, то есть так бы выразился какой-нибудь помешанный на законе канцелярист. А обычный человек с поэтическими наклонностями выразился бы так: «Мне светло в обществе этого человека».
Голова Вишнякова шла кругом. Ему казалось, что глыба, лежащая на его плечах и состоящая из отчаяния, горя, тоски, вины, тает, как грязный лед под весенними лучами. А весна – это она, Мария. Просто стихийное явление. Как весенний ручеек, она подхватила Дениса-соломинку, нет, бумажный кораблик, и повлекла за собой в дальние неизведанные страны. И страны эти оказались солнечными и радостными, потому что ручеек был звонкий и такой настоящий. Таким настоящим Денис помнил себя только в детстве и юности. В студенчестве. Мария возвращала ему ту радость и легкость, каких он так давно не чувствовал!
