– А ваш «Дьявол в сердце ангела» – роман прелюбопытнейший…
Вишняков вздрогнул. Казалось бы, давно должен привыкнуть к неожиданным поворотам, а тут – на тебе…
– Будьте добры… А откуда вы… Откуда вы взяли это название? – осторожно переспросил писатель.
Виктор Семенович воззрился на него в немалом изумлении:
– Помилуйте, но о нем же писали в одном из периодических изданий! Уж как раз вы-то и должны об этом знать!
Некоторое время Вишняков оторопело смотрел на гостя, а затем хлопнул себя ладонью по лбу. Оказывается, замороченный событиями, Денис совершенно забыл о том, что Валентин Валентинович, вняв его просьбам, все же дал в одну из газет, которая писала статью об их издательстве, небольшую врезку про грядущий роман Вишнякова. Обещалось, что роман будет необычным, не таким, как серийное фэнтези, к которому уже привык читатель, а преследует целью вскрыть таящиеся в каждой душе глубины. Глубины эти разнонаправленные, и часть тяготеет к темным силам, а часть рвется к свету, и последствия выбора могут быть непредсказуемыми.
– Вы знаете, ваш выбор темы заинтересовал меня чрезвычайно, – живо продолжал историк. – Я вспомнил студенческие годы и свое рвение в этой теме, и… и раз уж мы встретились, то не могли бы вы рассказать об этом проекте поподробнее?
Вишняков поколебался. Не похоже было, что старик был фантомом или дьявольским посланником. Впрочем, определить это невозможно. Не экзорциста же вызывать, в самом деле. Да и потом, только экзорциста ему сейчас не хватало для полного счастья. А побеседовать можно, почему бы нет. Дьявол совершенно не запрещал ему упоминать об их встречах. Да только зачем бы Вишнякову рассказывать об этом, каким бы пьяным он ни был? Очень хотелось, впрочем, довериться кому-то понимающему, очень. Хотелось поддержки, определенности. Может быть, историк – это та самая соломинка, за которую стоило схватиться?..
И писатель решился. Он постепенно рассказал Золотареву практически все, умолчав пока о событиях мистических. Сказал, что долго колебался, но сейчас склонен после нескольких лет литературного застоя в этой области все же опубликовать рукопись. Но рукопись требует серьезной доработки и переосмысления. Именно из-за разногласий морального толка они и не живут сейчас с женой…
– Временно! – подчеркнул Денис, сам пытаясь в это верить.
– Мораль – это нечто, присущее личности с рождения, – безапелляционно заметил историк. – Если, конечно, это личность, а не «маугли», обезьянами воспитанный, хотя даже у них наблюдается нечто в этом роде. Переосмысление морали в процессе жизни и есть развитие личности. Это тяжкий труд самопознания. И когда мы, как и на любом пути, куда бы он ни вел, склонны к заблуждениям, провидение… Заметьте, я намеренно не называю конкретно силу с той или иной стороны… Именно провидение посылает нам подсказки. Нужно только не пропустить их. И логически осмыслить появление этих подсказок. Самому. Без какого-либо давления. Понимаете, молодой человек?..
«Если все так, – обожгло Дениса, – то подсказка и помощь пришли именно с «темной» стороны. Для работы требовалась помощь историка, и историк явился. Но рассказал он ему именно об ужасах «дьявольских» проявлений в истории, правдивой ли, вымышленной – сношений человека с нечистой силой. И не постеснялся эти ужасы расписать. А зачем бы иначе это делать, как не доказывая чистоту намерений?! Если угодно, это было в какой-то мере покаянием. Не историка перед Денисом, конечно, а дьявола перед человечеством. Вот, мол, смотрите, как много зла сделано моим именем… Так ведь именем же, а не им самим, получается! Кроме того, повинную голову меч не сечет… Так, может быть, действительно сейчас самое время раскрыть человечеству глаза на истинное положение вещей?! Устроить переворот в людском сознании? Заставить людей посмотреть, наконец, правде в глаза? А правда в том, что Сатане можно довериться.
Вот, наконец-то Денис сделал это допущение для себя самого. Ему оказано доверие, именно ему, писателю, выпала честь сделать это – донести до людей правду… И последней соломинкой, за которую в самом деле стоило хвататься, это тщедушный, плешивый старичок с лиловой бородавкой, безобидная и забитая окололитературная мышь, несправедливо задвинутая судьбой на задворки жизни, да так, что ему и на еду не хватает – да разве такими бывают дьявольские посланники?! Испокон веков именно несущие истину праведники и мученики терпят лишения… Так, может быть, это тот самый момент истины?
Денис посмотрел на профессора внимательнее. Тот держал в ладони, искалеченной артритом, веточку петрушки и моргал тяжелыми веками. «Да ведь он хочет спать!» – спохватился Вишняков. Писатель, полный сил зрелый мужчина, совершенно упустил из виду тот факт, что собеседнику его гораздо больше лет и выдерживать вот такие ночные бдения ему попросту физически тяжело.
Золотарев словно почувствовал Денисов ход мыслей и вновь сделал новую смущенную и неуклюжую попытку откланяться.
– Да что ж вы, в самом деле, полагаете, что я вас в ночь отпущу, пусть даже и на такси?.. – с укором спросил Вишняков и не удержался, чтобы не подпустить покаянную шпильку самому себе: – Вы же не юная любовница…
– Куда ж мне, – усмехнулся профессор, благодарно взглядывая на Дениса. – В любовницы да в любовники… Я и в молодости-то по этой части не дока был… Ох, как же я вам благодарен за столь радушный прием! Я как в сказке «Тысяча и одна ночь»…
«Обыватель сказал бы, «как в раю», – вскользь отметил про себя Вишняков.
– Сейчас я уложу вас. Душ и ванну не предлагаю, боюсь, вы там уснете, – засуетился он, двигаясь по квартире странной траекторией и налетая на мебель. Голова работала на удивление ясно, а вот тело подводило – в самом деле, им обоим пора было на боковую. За окнами бабахал праздничный фейерверк, приглушенный пластиком окон, в отдалении играла музыка… Страна справляла Новый год. Новое счастье. А утро вечера мудренее…
И писатель устроил гостя на ночевку – со свежим постельным бельем и теплым одеялом.
– И утром никуда не рвитесь, пожалуйста, – упреждающе произнес Денис. – Во-первых, каникулы, а во-вторых, мы еще не все с вами обсудили…
И собеседники поставили точку на этом удивительном вечере, отправившись спать.
* * *
После совместно проведенного Нового года – а ведь считается, что как встретишь Новый год, так его и проведешь – между писателем и профессором завязалось тесное общение. Пусть только по телефону. И, как водится, их беседы становились все откровеннее и задушевнее, пока наконец, как раз в канун Рождества, Вишняков не позвал нового знакомого на чай. И они полюбили чайные церемонии, пусть и не по восточным правилам, а по их личным, из фарфоровой посуды кузнецовской работы, которую притащил из дома профессор. И настал вечер, когда писатель рискнул рассказать Золотареву о явлении к нему «друга». Но представил он его явления в виде снов. «Подумает, что я псих… ну и пусть», – решил он.
– Наше знакомство началось с того, что вы мне поведали свои странные пророческие сны, – глядя исподлобья на историка и наливая ему свежезаваренный молочный улун, произнес Вишняков. – Теперь моя очередь. Во-первых, все, что вы видели про меня в своих снах, как ни странно, чистая правда. И пил я, случалось, по-черному, и петля на шее была, да не раз… А в день памятной нашей встречи, в Новый год, я в самом деле собирался покончить счеты с жизнью, и веревку припас, и…
