– Я смогу доказать? Смогу убедить их, чтобы они меня поняли и простили? Три, дядя Сережа. Три жертвы! Это… Это тянет на пожизненный срок. С учетом отягчающих вину обстоятельств. Вы же были следаком, вы же знаете. Мне никогда не оправдаться. Я даже не очень внятно помню лицо того человека, который забрал мой термос и передал мне тот, в котором, как оказалось, была взрывчатка. Что я скажу?! Что ко мне подошел какой-то дядечка, поменял термосы, попросил поставить сумку под стул впереди сидящей парочке. А когда я спросила: зачем? – он ответил: они знают. Они ждут. Если честно, я подумала…
– Что ты подумала? – в который раз спросил он, заставляя ее повториться, чтобы это засело в мозгу, чтобы не ушло оттуда при перекрестном допросе, если он вдруг случится. – Ну! Что? Только быстро отвечай!
– Я подумала, что это какой-то особенный чай.
– В смысле, особенный? Почему именно чай?
– Так термос открывали потом. Пристав открывал. Кипяток, аж дымился. И пахло травами. Я подумала, может… Может, им передали какие-то препараты запрещенные, растворенные в этом чае. Которые дядя не может сам пронести в зал. На него же там было все внимание. Он какой-то важный был свидетель. Но, правда, сильно нервный. Вот я и подумала.
– То есть ты сразу подумала про наркотики, которыми мог быть разбавлен чай?
– Да, – ответила она, тут же погружаясь в воспоминания. И повторила уже тверже: – Да. Точно. Я сразу подумала про наркотики.
– Почему? Что заставило тебя так подумать?
– Человек, который мне позвонил.
– Что за человек?
Этот разговор у них уже имел место. Но был просто разговором. А сейчас он вел допрос. Как если бы вел его в своем бывшем кабинете.
– Отвечай! Инна!
– Олег… Олег Казаков… – Инна покусала губы. – Когда-то давно мы жили с ним в одном городе. Как-то зависли в ночном клубе. Накануне нашего отъезда на учебу. Веселились. Очень круто было. А потом вдруг маски-шоу. Всем предложили выложить запрещенное на стол. И он сунул мне в задний карман джинсов что-то и велел валить. Сказал, что я беспрепятственно пройду мимо охраны. Меня просто не заметят. Я и прошла.
– Что было в кармане твоих джинсов?
– Какие-то таблетки. Экстази или что-то в этом роде. Не знаю. Никогда не употребляла. Не знаю.
– Что было потом?
Он вел себя как самый жесткий следователь. Выстреливал вопросами, не давая опомниться. Он, как никто, понимал, что если ее возьмут, будет еще хуже.
– Потом я пару раз выполняла какие-то его поручения. Что-то брала, что-то передавала. Не вникала, что именно. Затем я уехала и почти забыла о нем. И вдруг мне звонит одна знакомая девочка и говорит, что его будут судить. Что Казакова и его людей взяли с крупной партией. И что им грозят большие тюремные сроки.
– Что сделала ты?
– Я поехала в свой город. И пошла на суд. И слушала все, что говорили свидетели. Что говорил прокурор, адвокаты, судья. Но сильно меня поразила речь самого Олега. Он будто ко мне обращался. Будто мне советовал быть умнее его и не совершать его ошибок. Не в смысле не совершать преступлений, а в смысле совершать их, но быть изворотливее.
– А вот этого повторять не следует, если тебя спросят, – прервал он ее. – Идем к столу, Инна.
Она вылила кашку в глубокую тарелку, взяла ложку, села напротив него. Он тут же начал есть прямо со сковороды.
– То есть ты подумала про наркотики, потому что тебе позвонил Олег Казаков, который был осужден за это? Правильно я понимаю?
– Абсолютно! Особенно времени не было размышлять. Попросили передать дяде сумку с чаем и бутербродами. Я и передала. То есть поставила прямо под его стул. Но дядя, кажется, даже не ждал никакого подарка. Мелькнула мысль, что это подстава. Что важного свидетеля хотят нейтрализовать. Я нагнулась и тут же получила пинок в бок. Какая-то девка меня пнула. И… И тем самым спасла мне жизнь. Я упала между рядами и быстро поползла. И буквально через мгновение взрыв. Он не был сильным. Но… Но убил троих. Это ужасно! – Инна уронила голову на сложенные на столе руки. Всхлипнула. – На мне четыре жизни! Четыре загубленных жизни! Эти трое и мама. Они все погибли из-за меня. Я виновата. Мне нет прощения.
– Я бы так не сказал, – без особой уверенности произнес Сергей Авдеев.
А про себя подумал, что шансов оправдаться у нее почти нет. Они почти нулевые. Сейчас, он предполагал, все силы брошены на то, чтобы по горячим следам раскрыть резонансное преступление. Наверху требуют результатов. Исполнители впечатывают каблуки в землю, пытаясь отыскать хотя бы исполнителя. То есть ее. Когда ее возьмут, то станут так прессовать, так ломать, что шансов оправдаться почти не будет.
Кроме одного.
– Явка?! С повинной?! – Она резко выпрямилась, уставилась на него как на глупца. – Да вы что, дядя Сережа! Вы в своем уме! Я там суток не проживу! Меня убьют!
Спорить было глупо. Ее не оставят в живых. Она наивная неосведомленная исполнительница, которая должна была погибнуть во время взрыва. А она вдруг осталась жива. Это недопустимо. Через нее могут выйти на того, кто отдал ей приказ. А через него на заказчика. Конец цепочке.
– Да, согласен. Шансов выжить там – ноль. Но должен быть! Должен же быть какой-то выход!
– Да. Мне надо найти убийц моей матери и… И наказать их. – Ее губы задрожали. – Не знаю как, но надо их наказать.
– Какая же ты дурочка, Инна! Какая же ты дурочка. – Он тяжело вздохнул, дотянулся до нее через стол, слегка сжал ее острый локоток. – Это преступное сообщество. Уголовники! Как ты собралась бороться с ними? Кулаками? Шансов нет.
– У меня вообще нет шансов, дядя Сережа. – Она глянула на него с благодарностью сквозь слезы, застилавшие глаза. – У меня нет шансов оправдаться. Нет шансов выжить. То, что я здесь, у вас – не спасение. Это лишь отсрочка. И вы лучше меня это понимаете. Вы же умный. А знаете…
Она широко улыбнулась сквозь слезы, и глаза ее заблестели почти счастливо. Хотя губы без конца горестно ежились. А он подумал, что так бывает только в солнечный дождь. Когда с неба льет, а солнце светит. И в непогоду не верится. Как не верилось в страшный конец жизни этой глупой запутавшейся девчонки.
Конечно, бывшие коллеги возразили бы ему. И указали бы на факт подлога при оформлении квартиры в собственность. И на кое-какие преступные шалости по оказанию услуг наркодилерам. На что он бы им ответил:
– А кто без греха? Кто хоть раз в своей жизни не совершал противоправных действий? Кому хоть раз в жизни не удалось скрыть это?
Если за это всех закрывать, то тюрем бы не хватило. Так бы он закончил.
– А знаете, я не боюсь умереть, – закончила она с улыбкой сквозь слезы. – Но очень бы хотелось, умирая, прихватить с собой какую-нибудь сволочь. И вас не подставить хотелось бы тоже. Только пообещайте мне, дядя Сережа, одну вещь. Пообещайте!
