– Девочка моя дорогая. Ты вся в маму. Я обожаю Лизу за красоту, доброту и прелесть. И она гораздо практичнее и критичнее, чем ты. Сумела вовремя обуздать души прекрасные порывы, воспользовалась своим единственным сильным преимуществом перед другими людьми – обаянием, – и удачно вышла замуж. Чему я и обязан появлению такой замечательно дочки. Я всегда с тобой, но не увлекайся мечтами о карьере. Думать – это не твое. Извини меня, если обидел. Просто очень хочу твоего счастья. А неудачи на любом поприще – это очень больно. Это не есть счастье, совсем наоборот.
Я все понимаю. Папа всегда прав. Мама у меня чудесная. Я помню, как она мне говорила, когда я была маленькой:
– Главное для девочки – вырасти привлекательной женщиной. У тебя много достоинств. У тебя красивые ноги, особенно левая. Но очень важно, чтобы с лицом все было на высшем уровне. А у тебя…
Дальше следовал убийственный разбор моих несчастных детских черт и сумасшедшие советы по доведению их до совершенства. Из чего в сознании осталось только это: у тебя разные ноги, а с лицом черт-те что. Но и тогда, и сейчас нет никаких сомнений: мама самый добрый человек, какого я видела. Она искренняя, заботливая, она трогательная до слез, она смешная, наконец. Но думать – не ее. Это да. И вот сидит ее дочь, горе-адвокат, над делом, которое ей подсунули, как мышиный хвост в конфетной обертке. Подсунул опытный адвокат Юрский и старый друг семьи. Не по злобе, конечно. Адвокаты защищают живых людей, а не идеальные схемы. В каждом случае есть какие-то трудности, иначе и дел не было бы. Но я так их не хотела, этих трудностей. А теперь надо победить. Самой, без помощи. Клиенты у всех разные, а репутация у адвоката одна: счет побед. В конце концов, у этого Вити сплошные добрые дела, за исключением этого ветерана. То есть порыв добрый – защита больной девушки, немного перестарался с последствиями. Но есть ведь избитая истина: «Добро должно быть с кулаками». За нее и будем держаться. И надо же когда-то доказать папе, что думать – это мое.
Витя принес аванс. Приличная сумма, мне пока еще неудобно брать деньги до результата. Но это, конечно, дисциплинирует. Я даже стала вставать в восемь утра, а не в двенадцать. Думала. Пыталась разобраться в психологии взрослого, здорового мужчины с понятной, обычной профессией, который так страдает потребностью помогать беззащитным. Послушала его передачи по радио. Не талант точно. Шуточки дурацкие, весь смысл в обсуждении чужих, случайных, часто никому не интересных новостей. Голос и дикция неплохие. Говорит слишком быстро и возбужденно, как будто ему платят за количество слов. Вывод: никогда бы не стала слушать такие передачи, если бы не мое дело. Несколько раз мы с ним пили у меня кофе, и я слушала его трогательные истории. Это, конечно, пригодится. Трое суток шагать, чтобы спасти брошенного кота. Собрать по интернету подарки детскому дому перед Новым годом. Я пыталась услышать что-то за словами. Вите не хватало вкуса в выборе подобных историй, в деталях, которые могли бы поразить воображение. Он банален, как ни крути. По жизни, наверное, хорошо, но для яркой характеристики, которая затмит сотрясение мозга ветерана, очень мало.
И что-то меня очень смущало. То, что не поддается анализу. На уровне физических ощущений. Не могу пока разобраться, но этот привлекательный внешне мужчина, обаятельный и открытый в контакте, почему-то вызывал желание отодвинуться подальше. И всякий раз, закрывая за ним дверь, я облегченно вздыхала.
Как-то в воскресенье обедала у родителей. Папа рассказывал смешной случай из практики. И у меня получилось к месту задать будто бы теоретический вопрос:
– Вот ты говоришь: такой нелепый тип твой клиент. А у тебя бывает, что ты чувствуешь к своему подзащитному просто человеческую брезгливость? Без всякого повода. Или это непрофессионально?
– Что значит – бывает? – рассмеялся папа. – Адвокату, как врачу, необходимо до работы переступить через все свои предпочтения и раздражители. Задавить в зародыше такие чувства, как отвращение, брезгливость, протест. Мы лезем в чужую интимную сферу, скрытую для всех. Это так же сложно и ответственно, как проникать в человеческие внутренности. Если бы я выбирал подзащитных по физической симпатии и душевной склонности, то защищал бы только тебя и твою маму. Но у меня другая задача – кормить вас.
Как всегда, папа ответил сразу на многие мои вопросы и на время снял все сомнения. Задавить так задавить. Нужно просто работать. И я поехала к девушке Юле, которую опекает мой подзащитный Витя. Через несколько дней суд, который может принять решение о мере пресечения. Мне сказали, что заключение под стражу будет почти наверняка. А это при нескончаемой благотворительности моего подзащитного – трагедия для всех его опекаемых.
Дом, в котором живет Юля Смирнова и где происходили главные события моего дела, грязно-белый, мрачный, какой-то обездоленный. Подходящая обитель для скандалов, драк, тоски и членовредительства. Квартира Юли – одна из двух на первом этаже. Она открыла мне, опираясь на палку, широко улыбнулась крупными белыми зубами от хорошего дантиста. Была раскованной и приветливой, как Витя. Это вызвало мое уважение. Девушка взаперти, с такой тяжелой травмой. А люди вокруг злые. В материалах дела есть жалобы соседей на шум и громкую музыку в квартире Смирновой по ночам.
– Я так обрадовалась, – сказала Юля, – что у Вити адвокат молодая девушка. Можно на «ты»?
– Конечно.
– Пошли на кухню. Тебе кофе или выпьешь виски? Есть коньяк.
– Налей мне кофе, я капну туда коньяк, – приняла я оптимальное решение. – Может, ты мне просто скажешь, что где стоит, и я сама все сделаю?
– В смысле, думаешь, мне тяжело? Нет, я уже приспособилась.
– А какие вообще прогнозы на будущее? Есть надежда полного восстановления?
– Ты знаешь, есть. Не скоро, когда-то, но обещают, что буду нормально двигаться. Конечно, вряд ли смогу вернуться к последней работе.
– Что за работа? – уточнила я. – В деле написано «актриса». В каком театре?
– Да в каком театре, – рассмеялась Юля. – В закрытом клубе я работала. В стрипе у шеста.
– Как же произошло это несчастье?
– Если честно, Лиля, выпила я в ту ночь. На нервной почве, знаешь, как это бывает. Не рассчитала, короче, навернулась с их дурацкого помоста. Потому мне долго не давали инвалидность. Как будто у выпившего человека не ломаются кости, как будто у стриптизерши не такой позвоночник, как у других людей, скажи, а?
– Да, – задумчиво согласилась я. – Но в результате дали?
– Да, спасибо Вите. Если бы не он, я бы сама никогда не добилась. Мне тогда вообще хоть руки на себя накладывай.
– А из-за чего случился конфликт с Ильей Григорьевичем Кисиным?
– С этим маразматиком? Это не конфликт. Это вообще ходячий ужас. Я тут живу три года, так дня не было, чтобы он не цеплялся. Он живет надо мной. То дверь хлопнула, когда он засыпал. То громко смеялись, то музыка…
– Юля, давай сосредоточимся. Обзор трех лет не требуется. Расскажи конкретно суть того столкновения, в результате которого Виктор ударил соседа головой о стену. Без оценок, пожалуйста. Только факты.
