– Как удачно вы пришли. Сейчас я вам объясню, как мне помочь. Достаньте из моего верхнего кармана ножик и перережьте веревку, которая у меня вокруг шеи. Ею же связаны мои руки. Так, правильно. Теперь разрежьте петли на руках. А теперь вам придется мне помочь отсюда выкарабкаться, прошу прощения, я обопрусь. Извините, я тяжелый.
Когда Лена тащила из помойки это дурно пахнущее живое чучело, она почему-то думала только о Роберте, своем далеком и единственном близком человеке. Увидел бы он ее сейчас. Он, который считал, что Лена слишком требовательна, нетерпима и непоколебима в своем желании стерильности в делах и отношениях. Он был более демократичным. И потому уехал без нее в другую страну.
Освобожденный Захар деловито пошарил по земле вокруг бака, нашел свои очки, надел их на нос и повеселел. У Лены сразу возникло неприятное чувство, что он не впервые оказывается в столь пикантной ситуации. И что еще хуже – его это бодрит.
– Я побегу, хорошо? – быстро проговорила Лена.
– Э, нет, – уверенно произнес он. – Вы обязаны остаться со мной здесь до приезда полиции. Вы должны написать все, что видели, для протокола. Вы – единственный свидетель.
Обязана, должна, свидетель, написать – это звучало как диктат и приговор. Лена не могла не подчиниться: в принципе, все справедливо, по закону. Но она чувствовала, что необходимо собрать силы и сопротивляться тому, что ее сейчас не просто начнут втягивать в ненужную ей историю, но и отберут кусок ее собственной жизни. Лена была скупой только в одном отношении: она панически оберегала свое время.
Захар вызвал полицию, его явно узнали, только уточнили, какая по счету помойка относительно его дома. Приехали два человека, не стали спрашивать, кто он и как зовут, что подтвердило догадку Лены. Осмотрели место, сделали снимки. Протокол писать пошли в квартиру Захара. Лена рассказала, что увидела, что сделала, и сразу заявила:
– Прошу учесть, что я никакой не свидетель самого хулиганства. Никого, кроме Захара, не видела. И что-то подпишу только в обмен на ваши гарантии, что меня никуда не будут вызывать. Мне нечего добавить, будет нечего добавить, короче, на меня не рассчитывайте.
– Да ради бога, – добродушно проговорил сонный полицейский. – Наше дело – записать и отчитаться. Спасибо за сотрудничество. Спокойной ночи.
О спокойной ночи и мирных днях Лена могла только мечтать. Нет, ее действительно никто не вызывал и не дергал. Никто, кроме Захара. Она выслушивала его развернутые разоблачения очередного врага, которым на данном этапе оказался его сосед по дому. Ее реплики «Мне нужно работать», «Ко мне пришли», «Мне звонят в дверь» на Захара не действовали. Приходилось разъединяться, обрывая его на полуслове, что Лена сама считала хамством, но вариантов у нее не осталось. Она сокращала его излияния до тех пор, пока не наткнулась на Захара у своего подъезда. Он мог ее здесь поджидать с ночи. Теперь она была уверена, что он все может. Он сразу заговорил так возбужденно и уверенно, что она не смогла от этого отбиться на глазах у других людей. Он повел ее к себе, чтобы показать, о каком злодее говорит и что приготовил для суда.
И она увидела. Мама дорогая. Съемка с площадки из щели в двери. «Враг» Коля стоит в трусах, в собственной квартире, сонный, мятый, перепуганный. Затравленно хрипит:
– Отстань от меня, падла-сука. Я не знаю, кому написать, но ты же меня жизни лишил.
На других видео Коля обнимался с женщиной. Захар снял ее лицо крупным планом и выдал Лене полное досье: как зовут, где живет, где трудится. Работала она воспитательницей детского сада. Дальше Коля играл в карты, пил пиво с друзьями – все крупным планом с характеристиками.
– Не могу больше, – взмолилась Лена. – Скажите только: с чего у вас все началось?
Оказалось, что однажды подвыпивший Коля, будучи в размягченном состоянии, решил поближе познакомиться со странным соседом. Эта встреча тоже была запечатлена на видео. Коля, блаженно улыбаясь, предлагает выпить пива и поговорить «за жизнь». Захар отвергает его предложение, а затем кричит громовым голосом, который Лене еще незнаком, жестоко оскорбляет «пьянь» и «рвань», угрожает, демонстрирует свои шокеры-баллончики. Поворачивается, уходит, а камера из заднего кармана брюк снимает, как Коля упрямо топает за ним. И тогда Захар на самом деле пускает в ход баллончик. Коля чихает, ругается. Дальше видеозаписи под порядковыми номерами с датами и временем: Коля стоит у квартиры Захара и звонит в дверь. Кричит под окном. Плюет себе под ноги при встрече. Затем кульминация. Они встречаются у подъезда, Коля тащит Захара к баку, тот не сопротивляется, чтобы не испортить видео. И дальше веревки, пленение, погружение. К концу этого кино Лена понимала только Колю.
Она вырвалась из логова Захара, забыв, куда шла. Влетела к себе в квартиру, повернула ключ изнутри на все обороты и впервые воспользовалась защелкой, которая, в принципе, смысла не имела, разве что как психотерапия. Перетерпела первую волну телефонного террора – круглосуточно, с маленькими перерывами. Мысль о том, чтобы кому-то пожаловаться, была самой нелепой. Она тут же станет объектом слежки, разбирательств. Где ваши доказательства, встретимся в суде – все, что она слышала на его видео травли других людей. А она даже не в состоянии запихнуть его в бак.
Потом была пауза, видимо, тщательно рассчитанная, затем волны номер два и три. Лена вынесла это. Из подъезда выходила, меняя всякий раз время, шла в обход дома Захара.
Когда провела однажды плодотворный рабочий день в упоительной тишине, прерываемой только нужными или дружескими звонками, решила, что она выдержала это испытание. Что сумела без конфликта и объяснений, которые отняли бы силы и время, но не дошли бы до адресата, поставить точку, очевидную даже для такого непрошибаемого медного лба.
Так Лена прожила не меньше недели. Опять же: стыдно кому-то признаться, но она с наслаждением выходила из дома, гуляла по улицам, не спеша, возвращалась и не вздрагивала от тени, мелькнувшей за углом. Через две недели пришло СМС-сообщение от Захара: суд такого-то числа, по такому адресу, зал номер… «Прошу явиться, так как вы свидетель. В случае неявки за вами приедет полиция». Лену привычно затрясло от ярости, но она точно знала: главное – не выходить на связь. Ему требуется только это. Пару дней она просто удаляла эти сообщения, которые прилетали одно за другим, как водится, круглосуточно. Затем опять, наконец, тишина. В этой паузе Лена как-то заговорила с женщиной, сидевшей на лавочке у подъезда дома Захара. Вывела разговор на него и спросила, живет ли здесь его семья.
– Да ты что! – расхохоталась женщина. – Они давно убежали отсюда. Сначала поменялись на другой конец Москвы, теперь вроде вообще на край Подмосковья. Этот Захар – чума, он им дышать не давал. Жена хотела повеситься, сын чуть его не убил.
– Он хулиганил, угрожал, что-то требовал?
– Точно не скажу, конечно. Но не хулиганил, не кричал, просто шпионил, снимал, отлавливал их везде, что-то доказывал. Они, говорят, телефоны отключили, звонок сломали. Когда они еще тут жили, я раз слышала, как жена кричала ему в окно: «Отстань. Прошу тебя – оставь нас в покое». Она стояла в окне в ночной рубашке, плакала, а он снимал на камеру.
