Желание его было с точностью выполнено.
Госпожа Нини была в восторге от подарка, полученного от Коркорана, заключавшегося в двух дивных шалях чистейшей кашемирской шерсти, принадлежавших любимой султанше Типо-Сагиба. Нини бросилась на шею Акажу, громко ворчавшего, садясь в фрегат, но успевшего уже поцеловать своего Зозо, протиравшего глаза кулачками и рыдавшему так отчаянно, как будто его отца должны были через пять минут расстрелять.
XX. Большой разговор Луизон и Гарамагрифа с могучим Скиндием
Тем временем Сита старалась всеми мерами сделать Алисе приятным пребывание во дворце.
Обе они отправлялись вдвоем в паланкине, под охраною Али и сопровождаемые многочисленной свитою, погулять и поохотиться в лесах. По счастью, Алиса была брюнеткой, а Сита блондинкой, и быть может, это значительно способствовало тому, что между ними вскоре возникла нежнейшая дружба.
Сугрива, которому на все время отсутствия Коркорана поручено было управление государством, превосходно выполнял свои крайне трудные обязанности. Уже согласно приказанию государя он послал приказ всем земиндарам и всем представителям народа, немедленно собраться в Бхагавапуре, так как со дня на день ожидал известия о нападении англичан. Коркоран желал перед войною собрать свой парламент и пригласить его обещать свое сочувствие и поддержку в предстоявшей войне.
По правде сказать, Коркоран очень мало рассчитывал на храбрость своего парламента и еще менее на храбрость своих солдат. Но парламент, по его мнению, был ему полезен как средство сдержать и повлиять на изменников, так как он отлично помнил о сведениях, сообщаемых в письме Дублефаса к лорду Генри Браддоку.
Впрочем, при помощи Луизон борьба представлялась ему почти равносильной. Однако тотчас ему пришли в голову весьма неутешительные по этому вопросу соображения. Хотя Луизон стоила целой армии, так как могла весьма часто заменить ее, но, по несчастью, в настоящее время она была супругою господина Гарамагрифа и имела сына, молодого Мусташа. Таким образом, Луизон, сделавшись матерью семейства, имела уже другие интересы в жизни, других друзей и других врагов, нежели Коркоран. Все эти соображения очень тревожили магараджу.
Кроме того, читатели, вероятно, помнят, что отношения между Луизон, Гарамагрифом и Скиндией были весьма враждебные.
Гарамагриф, хотя последовавший, по-видимому, смиренно за Луизон, все же был тем самым гордым, диким и опасным тигром, каким был прежде. Он никак не мог забыть своих прежних стычек с Скиндией и в особенности тот знаменитый камень, который брошен был в него слоном и оставивший такой неприятный след на его хвосте. Так как Гарамагриф гордился своей красотой, то все уверенья Луизон, что рана делала его еще прекраснее, нисколько на него не действовали, и он ожидал только удобного, подходящего момента для отмщения врагу.
Отсутствие Коркорана представлялось этим удобным случаем, и Гарамагриф, очень боявшийся гнева Коркорана и в особенности его знаменитого сифланта, решился воспользоваться этим отсутствием. Со своей стороны Луизон, мстительная, как и все особы ее пола, не сочла нужным уговорить его оставить замысел мести.
Что касается Скиндии, всегда благоразумный и сдержанный во всех своих поступках, как и в разговоре, он отлично заметил враждебное настроение своих товарищей, но молчал, однако зорко следил за ними, готовясь их проучить в случае нападения, так чтобы они долго об этом помнили.
Словом, положение дел и отношения между соперниками все более и более обострялись и, так как никого не было, кто мог бы заставить присмиреть, дело окончилось ссорой, происшедшей следующим образом.
В тот самый день, когда Коркоран и Кватерквем покинули остров и мчались по воздуху обратно в Бхагавапур, около пяти часов пополудни Алиса и Сита возвратились с прогулки на спине могучего Скиндии, шедшего медленным и тяжелым, но за то величественным и надежным шагом. Слон опустил свою ношу в большом внутреннем дворе дворца.
Едва только Сита и Алиса ушли во дворец, как раздалось рычание, весьма похожее на насмешливый смех, за спиною Скиндии. Гарамагриф и Луизон по-своему подсмеивались над слоном, поглядывая на него насмешливо и презрительно, один слева, а другая справа. Рычание Гарамагрифа, знакомые с языком тигров, поняли бы так:
«Погляди-ка, Луизон, на этого толстого колосса. Видела ли когда что-либо более безобразное, более глупое и до такой степени неуклюже сложенное? Да и за то все над ним насмехаются. Ему кладут на спину самые тяжелые грузы. Даже ослы, которые далеко не обладают репутацией умных животных, и те иногда отказываются повиноваться, а этот гордится и счастлив служить вьючным животным и даже важничает, как какой-нибудь маркиз, не обладая грациозностью даже какого-либо угольщика. Пфу! — какое скверное животное!»
Луизон на это, на том же языке тигров, отвечала:
«Мой друг Гарамагриф, я узнаю в этом далеко не лестном, нарисованном тобою портрете твой язвительный и меткий ум. У тебя верный глаз и тонкий вкус. Этот жалкий Скиндиа сложен, как громадный пень, как попало обтесанный топором. Кожа его так же грязна, как кожа жабы. Голова его тяжела, его громадный живот так же толст, как у банкира трижды миллионера; его ноги так коротки, как ноги сиамской свиньи. А погляди, как он грязен и сален; да неужели же найдется такая слониха, которая решилась бы его полюбить?»
Скиндиа, почти все понимавший, что говорили тигры, небрежно развалился, поджав под себя все четыре лапы и, наполовину прищурив глаза, прислушивался к комплиментам, которыми его осыпали Гарамагриф и его супруга.
— Но что всего хуже, — продолжал тигр, — это то, что этот толстый глупец не только идиот, отвратительный и обжорливый, но еще и подлый трус. Он отлично понимает все, что мы говорим, но не способен чувствовать себя оскорбленным, как дворянин хорошего рода, и, взяв шпагу, защищать свою честь.
— Но, — отвечала Луизон, — о какой же шпаге ты говоришь? Какой же шпагой он может владеть? Ты, пожалуй, называешь шпагой его громадный нос, такой длинный и толстый, что мог бы послужить мостом через Ганг.
— В заключение скажу, — продолжал Гарамагриф, — что Скиндиа дрянь.
— Подлый трус! — добавила Луизон. — А в доказательство я сейчас вскочу ему на спину и пари держу, что он не осмелиться даже пикнуть!
— Браво! Скачи! — подстрекнул жену Гарамагриф.
Луизон вскочила ему на спину, но слон даже не пошевельнулся, точно он из гранита или из мрамора.
— Черт возьми! — зарычал Гарамагриф. — Да не будет на твоей стороне перевес. Ты прыгнула поперек, а я прыгну вдоль.
И он тотчас прыгнул от хвоста к голове слона. Но этот скачок не был так благополучен, как прыжок Луизон, потому что Скиндиа, замечательно быстро и ловко вытянув свой хобот, подхватил тигра и, несмотря на его сопротивление, швырнул его немного выше второго этажа дворца.
Видя это, Луизон зарычала так страшно, что Сита и Алиса задрожали от страха.
— Разнимите их! — закричала Сита.
