Наполеон, выехав из Дрездена, присоединился к своей армии, находившейся на берегу реки Неман. Оттуда, проникнув в Литву, он должен был разрезать надвое русскую армию и разбить главную ее половину. Достигнув этого, остальное становилось легким: Петербург, Москва и сам царь были бы в распоряжении Наполеона. Царь отдает Польшу, а Австрия отдает Галицию. Вся Польша вскакивает на лошадей и следует за Наполеоном. Но предполагалось не оставить и русского царя без вознаграждения. Ты изумлен и таращишь на меня глаза! Друг мой, это далеко не было трудно. В подарок ему отдавали Китай, овладеть которым ничего не стоило: это громадное тело, лишенное души! Я видел и знаю такие вещи… У меня есть некоторые планы в будущем… Наполеон отлично понял, несмотря на отдаленность от него Китая, что такая необъятная империя, в которой все классифицировано, изучено, сосчитано, где всякие жизненные движения предусмотрены заранее, где обрядность и церемонии представляются главнейшим, где достаточно сотни тысяч татар на границе, чтобы держать в страхе и трепете все население в триста пятьдесят миллионов душ, — Наполеон понял, что такая империя может быть добычею первого встречного. Вот почему он предлагал Александру Китай, но, впрочем, только половину Китая, именно северную, с холодным климатом и изобилующую степями. Другую же половину, южную, начиная от реки Гоанго, он оставлял за собою, рассчитывая присоединить к этому Кохинхину и Индию, так что весь материк Азии был бы разделен между этими двумя государями. Понятное дело, турки, находясь на пути его следования, были бы первыми принесены в жертву. Чтобы успокоить Австрию, становившуюся вассальной, и в особенности с целью противопоставить ей Россию, он отдавал ей Дунайские равнины от истоков до впадения Дуная в море. Вслед за тем Наполеон, увлекая за собою как польскую, так и венгерскую конницы, входит в Константинополь, как в свой собственный город. Ты, вероятно, знаешь, что он всю свою жизнь мечтал быть Константинопольским императором. Вот это-то и поссорило его с царем русским, мечтавшим о том же самом.
Под скипетром его была уже Франция и Италия, а через посредство брата своего Иосифа он надеялся господствовать в Испании; а Танжер, Оран, Алжир и Триполи можно было проглотить одним глотком. Египет его ожидал, он даже знал его и Суэзский перешеек, прорезываемый в настоящее время с таким трудом господином Лесепсом, мог бы тогда быть прорезан в какие-нибудь шесть месяцев. Уже тогда его инженеры нашли следы древнего канала, по всей вероятности времен Сезостриса. Наконец, силою или добровольно, но Средиземное море было в его руках, и с высот Гибралтара англичане видели, как проходили суда его флота и не смели их остановить…
— Кто тебе открыл все эти прелестные проекты Наполеона? — прервал его Кватерквем. — Едва ли он решился сообщить кому-либо о подобных проектах!
— Да неужели же ты принимаешь меня за какого-то романиста и воображаешь себе, что я способен приписывать Наполеону идеи собственного моего сочинения? Прежде всего, надо тебе знать, что до настоящего времени Наполеона очень плохо знали, даже во Франции. Этот человек, на которого всегда и все смотрели как на человека дела, безусловно положительного, практичного, в сущности, был мечтателем, великим поэтом, что не мешало ему быть прекрасным математиком. Как поэт никаких границ не было его фантазиям, а как математик, он облекал свои фантазии такой точностью вычисления и вероятности, что ослеплял здравый смысл наивных людей.
— Очень может быть, что ты прав, но еще раз спрашиваю тебя, кто тебе сообщил, кто ознакомил тебя с идеями Наполеона?
— Он сам, мой дорогой друг, он сам! Потому что помимо заметки, которую ты уже видел, написанной под диктовку самого Наполеона, есть еще другой документ, более полный и более тайный, для написания которого он счел нужным обойтись без секретаря, а написать самому. Вот он, прочти сам. Это депеша, посланная им Ласкарису, единственному человеку, которому он доверял. Господин Ламартин, плохо осведомленный, вообразил себе, что англичане захватили в Каире после смерти Ласкариса все его бумаги. Слух о захвате бумаг распространил намеренно английский консул, хотя отлично знал, что ничего подобного не было, но рассчитывал отбить этим охоту заняться розыском этих документов. Но эти драгоценные документы целы, и вот они налицо. Умирая, Ласкарис поручил одному из своих друзей передать их французскому правительству; но этот друг, находя, что за ним строго следят, и опасаясь какой-либо западни со стороны Мехмед-Али, бывшим в то время пашою в Египте, скрылся в Суэз и оттуда на парусном судне отправился в Индию и передал документы в руки самого Голькара.
Депеша Наполеона до такой степени решительна, ясна и определенна и так в ней предусмотрены все случайности, что по стилю можно было бы убедиться в ее подлинности, если бы представлялись какие-либо сомнения в подлинности подписи.
— Но какое же ты хочешь сделать употребление из планов Наполеона, дорогой друг мой?
— Выполнить их и более ничего!
— А разве ты имеешь, подобно ему, сто двадцать тысяч солдат в своем распоряжении?
— У меня целая Индия, кажущаяся спящей, но, в сущности, бодрствующая, как боа, растянувшаяся на солнце, но во всякую минуту готовая броситься на добычу. Обрати внимание на то, что, по понятиям этих жалких людей, я одиннадцатое воплощение Вишну. Вот уже два года тысячи браминов и факиров разного рода втихомолку возвещают Индусам, что сам Вишну воплотился для их избавления. Обо мне создаются целые легенды. Говорят, а я не нахожу нужным это опровергать, что, коснувшись меня, сабли притупляются, а пули сплющиваются. Три стычки, окончившиеся блестящим образом, во время которых почти все было совершено мною лично, составили мне поразительную, невероятную репутацию. Ты найдешь в Бхагавапуре сотню людей, которые поклянутся, что они собственными глазами видели, как я извергал пламя изо рта и сжег лагерь англичан. Другие утверждают, что я ударами хлыста обратил в бегство всю английскую кавалерию. Чем нелепее все эти легенды, тем более им верят. Эти злосчастные индусы, жаждущие героя и мстителя, все свои надежды возлагают теперь на меня. Словом, если бы англичане не поспешили нападением на меня, а подождали бы три, четыре года, их гибель была бы неизбежной, так как вся Индия была бы вооружена и находилась под моей властью!
— Да! — возразил Кватерквем, — но им известны твои цели и они предупредили тебя, как это видно из письма этого мерзавца Дублефаса.
— Этот, по крайней мере, за всех заплатит, — ответил Коркоран. — Завтра после завтрака ты увидишь забавное зрелище. А теперь пойдем спать!
XIII. Об образовании и манерах господина Дублефаса, эсквайра
На другое утро часов в восемь Кватерквем был разбужен грохотом барабанов и звуком труб. Весь народ переполнял улицы и площади Бхагавапура. В то же время в большом дворе дворца ржали от нетерпения арабские и турецкие кони Коркорана.
Кватерквем спросил одного из служителей о причине этого шума, который ответил:
— Ваша милость, это магараджа устраивает большой праздник для своего народа!
— О каком празднике ты говоришь?
