Наконец немец окончательно решился снять Скиндию в профиль, а Раму прямо против аппарата и выкрикнул обычную фразу: «Не шевелитесь». Спустя минуту он вынул пластинку. В то время когда немец показывал восхищенному Раме это изображение, подошедший Скиндиа тоже захотел увидеть свое изображение, но немец почему-то не счел нужным удовлетворить желание слона. Тогда мстительный Скиндиа, отправившись к фонтану, набрал полный хобот воды и, вернувшись, окатил водою фотографа с головы до ног. Рама восторженно расхохотался, увидев такую славную шутку своего толстого друга, а Сита, чтобы утешить немца, поспешно приказала дать ему немедленно сухую одежду и две тысячи рупий; не ограничившись этим, она строго выговаривала Скиндие за его непозволительную шутку, что не мешало слону быть в восторге от своего поступка. Сугрива, медленно покачав головою, сказал:
— Государыня! Скиндиа никогда и никому не делает зла, и он — большой физиономист. Если лицо этого чужестранца ему не нравится, на это у него, несомненно, имеются важные основания. Дай бог, чтобы нам не пришлось раскаиваться, приняв к себе этого немца! Впрочем, будем ждать возвращения магараджи.
Спустя пять дней Коркоран возвратился и, войдя во дворец, обнял Ситу и сына. Маленький Рама, по своему обыкновению, вскарабкался по ноге отца на пояс его, а оттуда, упершись ногой, взобрался на шею отца и оттуда, как с трона, гордо оглядывал присутствующих.
— Папа, ты видел мой портрет? — спросил ребенок отца.
— Какой портрет? — с изумлением ответил Коркоран.
— Портрет мамы вместе со мною, а также мой и Скиндии!
— А где же этот живописец?
— Дорогой государь! — ответила Сита. — Это чужестранец, явившийся во время твоего отсутствия, он предложил нам свои услуги.
Магараджа, слегка нахмурив брови, сказал:
— Пусть приведут его сюда… Что касается тебя, моя дорогая и прелестная Сита, ты не можешь поступить сколько-нибудь дурно, ты всегда добра и приветлива; но твоя чистая душа не верит во зло и тебя легко ввести в заблуждение и обмануть…
В эту минуту вошел немец. Его синие очки, скрывавшие лицо, сразу не понравились Коркорану.
— Кто вы такой?
Немец, снова повторив все, что он говорил Сите, добавил: «знаменитый, славный магараджа»…
— Хорошо! Хорошо, — нетерпеливо прервал его Коркоран. — Я вперед знаю, что говорят государям, когда стоят перед ними, и еще лучше знаю, что говорят, когда повернут им спину… Почему вы говорите по-немецки с легким английским акцентом?
— Моя мать была англичанкой, да и я сам провел половину своей жизни в Англии. Меня хорошо знают братья Шлагинтвайны, путешествующие в настоящее время в Гималайских горах; меня знают также знаменитый Гумбольдт и доктор Фогель из Берлина…
— И вы можете это доказать? — прервал его Коркоран.
— Да, государь! У меня даже было рекомендательное письмо Гумбольдта к вашему величеству, но я его утерял во время кораблекрушения вместе со многими драгоценными книгами и бумагами, и у меня сохранилось только письмо сэра Самуила Баровлинсона из Лондона, который любезно дал мне рекомендательное письмо к вашему величеству.
— Да, я хорошо знаю сэра Самуила! — улыбаясь, сказал Коркоран. — Хотя его рекомендательные письма мне никакой пользы не принесли, я все-таки исполню его просьбу… Покажите это письмо?
Взяв письмо, он внимательно прочел его. Действительно, сэр Самуил Баровлинсон горячо рекомендовал своего протеже и называл его одним из знаменитых ученых Европы, или, по крайней мере, таким, который вскоре таковым ученым окажется. Прочтя письмо, Коркоран сказал:
— Прошу извинить строгость этого допроса; но я имею основание недоверчиво относиться к англичанам, а вы с первого взгляда… но письмо сэра Самуила меня успокоило, и отныне я согласен смотреть на вас как на друга. Вам отведут дом в Бхагавапуре, ничего не щадите для ваших изысканий. Спрашивайте у меня слонов, экипажи, повозки, лошадей, служителей, конвой и все что вам угодно. Все будет к вашим услугам. Мой дворец тоже к вашим услугам, и я рад буду видеть у себя за обеденным столом знаменитого ученого.
Вслед за тем Коркоран попрощался с ним, прервав поток изъявления благодарности, в которых рассыпался немец. Однако, как только ушел немец, Коркоран, обращаясь к Сугриве, сказал:
— Строго за ним наблюдай. Не знаю, почему-то эти синие очки мне очень не нравятся. Впрочем, не отказывай ему ни в деньгах, ни в сведениях, каковы бы они не были. Если это шпион, то измена его в таком случае окажется еще более черной и низкой и тем менее достойной пощады. Если же он, как мне было бы желательно, окажется честным человеком, то я не хочу, чтобы он имел основание жаловаться на мое негостеприимство.
Сугрива, склонившись, сказал:
— Государь! Ваша воля будет выполнена.
Когда Коркоран остался один, он, вспомнив о Луизон, говорил себе:
— Вот в этих случаях моя бедная Луизон всегда совершала просто чудеса. По прошествии десяти минут она бы почуяла шпиона в коже ученого, если это действительно был шпион. Клянусь Брамой и Вишной, она чудесно исполняла при мне обязанности полиции! Да где же она теперь? Понятное дело, в лесу, со своим негодным верзилой тигром! Ах, Луизон, Луизон, какая же вы неблагодарная!..
Но он забывал, что он еще более был неблагодарным к Луизон. Ему в голову не приходило, что очень скоро ему предстояло увидеться с Луизон.
V. Семья Луизон
Несколько дней после того немец сделался постоянным собеседником и спутником Коркорана. Они были прямо неразлучны. Очень веселый, отличного расположения духа, он превосходно ездил верхом, отлично охотился, мастерски толковал о богословии, теогонии, космогонии и естественной истории, оживленно и со знанием дела. Он противоречил противнику с большой умеренностью, как раз сколько нужно было для того, чтобы сделать разговор более оживленным. Наконец, по отношению к Раме он был бесконечно любезен; играл с ним во всякие игры, строил ему из дерева военные корабли, показывал ему волшебный фонарь и вообще забавлял мальчика всеми способами. Кончилось тем, что за ним перестали даже наблюдать.
Однако был один случай, снова возбудивший некоторые подозрения в Коркоране, но тогда же произошло такое приятное и счастливое для Коркорана событие, что рассеяло и заставило забыть всякие подозрения.
Это было однажды утром в январе 1860 года. Коркоран выехал верхом на коне поохотиться на носорога. Его сопровождали доктор Рускерт и двадцать служителей, предназначенных, чтобы выслеживать и загонять носорога.
Сита с высоты террасы наблюдала за отъездом охотников и с трудом удерживала маленького Раму, громко кричавшего, что сядет на Скиндию и отправится охотиться на носорога.
Наконец охотники на повороте дороги исчезли из вида, и тогда только глубоко огорченный Рама немного успокоился, взобравшись на плечи Скиндии, уверяя, что он теперь выше деревьев и, если захочет, может схватить луну.
