Различные обстоятельства замедлили на несколько месяцев открытие и посылку Гурукарамты; одно из них, которое, быть может, окажется достойным внимания Академии, потому что благодаря ему я поставлен был в возможность как теперь, так и на будущее время оказывать значительные услуги Академии.
Господу было угодно поставить меня правителем народа. Мне никогда в голову не приходила мысль управлять чем бы то ни было, за исключением моего парохода и моей судовой команды, но Богу угодно было предоставить мне выбор одной из двух крайностей: быть царем мараттов или быть расстрелянным англичанами. Я уверен, что Академия поймет, что колебаний с моей стороны быть не могло по этому вопросу, и я надеюсь, что Академия одобрит мое поведение. Со своей стороны, я предоставляю к ее услугам пятнадцать тысяч человек пехоты, двенадцать тысяч человек конницы, тысячу двести пушек и бюджет, восходивший при моем предшественнике до четырехсот миллионов франков, но ныне уменьшенный мною и сведенный только на сто двадцать миллионов, и, несмотря на это, я делаю экономии на своем бюджете подобно тому, как это удается господину Гладстону.
Смею надеяться, что Академия будет довольна, узнав, что моя подруга Луизон, смышленность, отвага, зубы и когти которой не раз спасали меня от гибели, живет весело и в полном здоровье у меня во дворце. Вы можете прочесть в «Монитере Бхагавапура», полную коллекцию вышедших номеров которого я имею честь препроводить вам, о ее героических подвигах во время последней осады англичанами Бхагавапура. Господин Гораций Коклекс ничем не превзошел ее, остановив этрусков у входа на мост, ведущий через Тибр. Я буду весьма счастлив, господин Президент, если вам благоугодно будет принять от меня знаки ордена «Тигрицы», установленного мною в память Луизон. Эти знаки состоят из креста, осыпанного бриллиантами и носимого на голубой ленте, кои я вам препровождаю. Бриллианты не имеют сколько-нибудь значительной ценности, так как стоят всего около семисот тысяч франков, но мне известно, милостивый государь, что вы не банкир, а ученый и философ и для вас важна не цена предмета, а выражение глубокого уважения к вам моей дорогой Луизон.
Мой помощник на пароходе «Сын Бури», произведенный мною в адмиралы мараттского флота, лично расскажет вам обо всех наших приключениях. Это далеко не ученый и не думаю, чтобы он знал что-либо более, чем буссоль и секстант, но управлять судном он великий мастер, и если кому-либо из почтенных членов Академии угодно будет удостоить меня посещением моего государства, ему приказано относиться к такому пассажиру, как ко мне самому.
Покорнейше прошу, господин Президент, принять от меня выражения глубочайшего уважения, а также передать то же самое господам академикам.
Вполне преданный Коркоран I Император Мараттской Конфедерации.
P. S. Луизон, которой я прочел это письмо, поручила мне напомнить вам о ней.
Это письмо было вручено господину Президенту во время заседания и прочитано им перед всем собранием, после чего Президент поспешно приказал пригласить Кая Кермадеука, командира парохода «Сын Бури».
Командир подошел, переваливаясь с ноги на ногу, точно на палубе корабля. Это был старый моряк, загорелый, засмоленный, три раза обогнувший мыс Горн и девять раз прошедший мимо мыса Доброй Надежды, чувствовавший отвращение к твердой земле такое же, как кошка к холодной воде.
Так как он вертел свою шляпу в руках со смущенным видом школьника, не знающего заданный урок, Президент счел нужным прийти ему на помощь.
— Успокойтесь, почтеннейший, и нисколько не стесняйтесь, — сказал он ласково. — Будьте любезны, объясните нам, какие поручения к нам угодно было дать вам его величеству магарадже мараттов?
— Так вот, — начал Кермадеук громовым голосом, от которого дрожали окна в зале заседания, — в чем дело. Мой капитан, а теперь император, отправившись на своем пароходе «Сын Бури», делающем в тихую погоду восемнадцать узлов в час, через пять недель после выхода из Марселя прибыл в страну императора Голькара, господина весьма престарелого, с несметным количеством рупий и имевшим как раз в то время столкновение с англичанами вследствие отказа его отдать им свою дочь и свои рупии. Так вот, мой капитан, взглянув на дочь Голькара, такую же прекрасную, как Святая Дева Мария, восклицает: «Я француз!» Так вот он берет хлыст и хлещет англичан, а рядом с ним Луизон, с вашего позволения, господа, это его тигрица, сворачивает господам англичанам шеи точно уткам. Так вот вскоре старик царь умирает, завещая дочь, свои рупии, свое государство и своих черномазых капитану, сделавшемуся тотчас же императором. Не правда ли, что трудно было поступить удачнее? Все присутствующие нашли, что действительно Коркоран избрал самое лучшее и несменяемый секретарь, отличавшийся большим любопытством, спросил, каким способом добыли знаменитую рукопись Гурукарамта.
— Так вот, — продолжал зычным голосом морской волк, — дело это очень было просто. Когда капитан стал его величеством, несметным богачом и женившимся на красавице, сильно ему полюбившейся, он заскучал… Я и говорю ему: «Капитан, верно, вы не чувствуете себя счастливым? Не госпожа ли Сита этому виною?» Как вам известно, господа, не всем везет в браке, и я, стоящий здесь пред вами, как только госпожа Кермадеук чем-либо недовольна, я, не давая себе труда разыскивать шляпу, быстро отворяю дверь и удаляюсь на всех парах! Но, как оказалось, я ошибся, так как капитан мне ответил: «Кермадеук, старый мой товарищ, Сита такая женщина, подобной которой не имеется ни на луне, ни в Турции, ни в Московии…» «Все равно капитан, — отвечал я, — ваше лицо не по ветру!» Он, ни слова не отвечая, повернулся ко мне спиною, что понятно значило, что мой руль направлен был верно. Но спустя десять дней все дело изменилось. Однажды утром он присылает за мною и говорит: «Наконец-то меня уведомили, что Гурукарамта спрятана в храме в Пандоре. Готовься отправиться со мною вверх по реке». «Как прикажете капитан, — отвечаю я и добавляю: — Осмеливаюсь спросить, много ли у нас будет пассажиров?» Он отвечает: «Луизон и я!» Так вот мы и выехали в тот же вечер и плыли вдоль гор Виндиа. Как слева, так и справа реки всюду были видны только густые, мрачные леса. По временам слышалось рычание тигров, грузные шаги слонов и свист кобры-капелло. В виде развлечения солнце поджаривает вас днем, а ночью отчаянно кусают вас москиты. К утру мои губы были как два пудинга, а нос как синяя тыква. Наконец мы прибыли в деревню, в которой никого не было, кроме факиров. Факир, милостивые государи, вы, конечно, знаете, что это такое: это такой парень, который дал обет никогда не мыться и не чесаться.
Так вот все эти факиры сидели на корточках, вокруг своего храма. Ни один из них не поднял головы и ни слова не сказал, похожего на вежливое приветствие. Видя это, капитан слегка свистнул, призывая Луизон. Она соскочила с парохода так грациозно и легко, как хорошенькая девушка, спешащая на бал. Заслышав прыжок тигрицы, все эти факиры открыли глаза, так как они все дремали, и в мгновение повскакали. Я тотчас убедился, что никто из них не страдал параличом, так как все они с быстротою молнии юркнули в храм, молясь Шиве и крича: «Вот Бабер-Сагиб!», что обозначает: Государь Тигр.
