Однако он открыто распорядился на глазах у всех перенести шесть бочонков, будто бы наполненных вином, но в действительности в них был порох. Луизон, хотя и очень любопытная, не могла проникнуть эту тайну, и сам Сугрива предполагал, что брамин довольствовался пополнением своего винного погреба и, даже встретив Лакмана, подшучивал над ним по поводу шести бочонков, внесенных в дом. Лакмана, нисколько не смущаясь, обещал на днях угостить Сугриву этим превосходным вином. По его словам это было высокого качества «Шатомарго».
— Между тем, делая вид, будто смеется и шутит, думая только о пирах, он втайне подготовлял ужасную катастрофу. Он раскопал и очистил старый подземный ход в сто шагов длины, который от его дома вел к давно заброшенному погребу во дворце Голькара. Вот в этом погребе, находившемся под большой залой, где должно было состояться первое заседание Мараттского департамента, Лакмана двум преданным ему служителям приказал поместить шесть бочонков пороха. Наконец, воспользовавшись весьма кратковременным отсутствием Луизон, часто отлучавшуюся для свиданий с Коркораном, он лично поместил около бочонков фитиль, предназначенный для воспламенения пороха, рассчитывая взорвать на воздух Коркорана, Ситу и самых могущественных вельмож страны мараттов, и всех тех, кто мог бы оспаривать у него трон.
Луизон, несмотря на свою сметливость, нисколько не подозревала об этих проделках. В течение трех четвертей дня она добросовестно исполняла свои обязанности и шаг за шагом следовала за брамином, поглядывая на него подозревающим взором. Он, напротив, всегда чрезвычайно ласково с ней обращаясь, старался снискать ее благосклонность. Вначале он надеялся ее отравить, но Луизон недоверчиво относилась ко всем его предложениям и обедала только дома, а еще чаще ей приносили обед из дома.
Лакмана, видя, что тигрицу не обманешь и отравить почти невозможно, водил ее в громадные леса, надеясь, что вид их соблазнит ее остаться там. Луизон с большим удовольствием посещала с ним леса, тростники и горы, но все-таки неразлучно с ним возвращалась домой.
Лакмана убедился, что во что бы то ни стало необходимо избавиться от тигрицы, однажды утром он повел ее в крепость Дайодиа в десяти милях от Бхагавапура, которая была его родовым поместьем и гарнизон которой повиновался только ему одному. На самом верху главной башни, господствовавшей над всей долиной Нербуды, и откуда видна была почти вся синеватая гряда гор Гатес, находилась комната, пол которой, за исключением крайне узкого пространства, известного только самому Лакмане, представлял собою сплошной трап. Вот при помощи этого трапа брамин выкидывал своих врагов в глубокие тайники, находившиеся на глубине восьмидесяти футов, из которых его жертвам выхода не было.
Лакмана, сопровождаемый Луизон, отворил дверь в эту комнату, а Луизон, любопытная, как все женщины в мире и большая часть кошек, и притом соскучившись находиться в глубокой тьме лестницы, по которой ей только что пришлось всходить вслед за Лакманою, как только увидела открытое окно в комнате, из которого можно было наслаждаться видом, не имеющим себе подобного в мире, забыла о своей обычной осторожности и быстро вскочила в комнату. Но, увы! Именно это и было желательно изменнику Лакмане.
Люк, рессору которого он тотчас толкнул ногой, повернулся, и наш бедный друг, не имея возможности за что-либо ухватиться, стремглав полетела вниз, в страшную пропасть. Едва она имела времени испустить отчаянное рычание, которым призывала божеское правосудие наказать вероломного брамина. Ее падение произвело глухой и небольшой шум, как бы кисти винограда, быстро раздавленной на стене. Брамин склонился над отверстием, несколько секунд прислушиваясь; но, ничего не услышав, он громко расхохотался таким смехом, который должен был бы заставить содрогнуться в аду самого сатану, двоюродного брата брамина Лакмана.
Вслед за тем опустив люк и заперев дверь комнаты, он спустился вниз по лестнице, сел в носилки и, сопровождаемый несколькими рабами, сделал вид, будто направляется в Бомбей искать там убежища у англичан, но при наступлении ночи тайно вышел из носилок и, возвратившись в Бхагавапур, никем не примеченный вошел в свой дом.
Все уже было готово. Он отделался от единственного свидетеля, показания или когтей которого он мог бы опасаться. Между тем день, в который надлежало совершить преступление, приближался. Коркоран, озабоченный многим другим и полагая, что Лакмана уехал в Бомбай, рад был этому бегству, избавлявшему его от необходимости наказать заговорщика. Но к этому удовольствию примешивалось несколько горькое чувство. Он изумился, не видев Луизон, до того крайне аккуратно его посещавшей в обеденный час. Он опасался, что она не выдержала искушения снова возвратиться в леса и зажить дикой жизнью на свободе. Увы! Бедная Луизон! Ему и в голову не приходило, какой гнусной измены она сделалась жертвой! Еще менее мог он догадаться, где найти ее подлого убийцу!
Наконец наступил день, назначенный для собрания представителей народа мараттского. Несметные толпы народа переполняли площади и улицы Бхагавапура. Шестьсот тысяч индусов, прибывших со всех сторон на расстоянии тридцати миль от Бхагавапура, благословляли Коркорана Сагиба и прекрасную Ситу, последнюю из потомства Раггуидов.
Оба они, восседая на Скиндие и одетые в одежды из золотой и серебряной ткани, украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями баснословной цены, величественно двигались среди громадной толпы, распростертой на земле и любовавшейся молодостью, силою, гением Коркорана, а также несравненной и кроткой красотою Ситы. Когда они, сопровождаемые всеми народными представителями, преклонились в большой пагоде Бхагавапура пред блистательным Индрой, существом над существами, отцом богов и людей, они возвратились торжественнейшим шествием во дворец, где Коркоран сел на престол рядом с дочерью Голькара, а против него поместились представители народа.
Лакмана, скрываясь за занавесями своих окон, видел, когда прошла торжественная процессия, и дрожал от ярости. Фитиль, предназначенный для поджога пороха и взрыва царя, царицы и всего парламента, был уже готов. Нужно было его только поджечь, а на это он назначил около десяти минут, так как не хотел быть погребенным в развалинах. Около него был его сообщник, жалкий раб, не смевший отказать в своем содействии этому ужасному преступлению, опасаясь, что в случае отказа Лакмана немедленно заколет его кинжалом.
Брамин счел нужным выждать еще четверти часа с целью дать собраться и разместиться в зале всем представителям. Вслед за тем медленно, нисколько не колеблясь и не смущаясь, он зажег фитиль.
XXIII. Заключение этого изумительного приключения
В то время как убийца делал последние приготовления, Коркоран, величественно поднявшись с трона, сказал:
— Представители славного народа мараттского! Если я, вопреки обычаю царей, мне предшествовавших, созвал вас сегодня, так это для того, чтобы передать в ваши руки власть, предоставленную мне, усыновившим меня ныне покойным Голькаром. Я вовсе не желал престола и, во всяком случае, не желаю занять его иначе как с вашего согласия и желания. Я не желаю царствовать по праву силы, но по свободному вашему избранию.
