Наконец, повернувшись к Сугриве, он сказал:
— Друг мой! Мы с Луизон не из тех, кого пугает всякий вздор, и если бы помимо царства Голькара нам предложили Китай, Индокитай, полуостров Малакку и весь Афганистан в придачу, это бы нас не особенно затруднило. С завтрашнего дня я покажу тебе, что ремесло царя вовсе не так уже трудно.
— Государь! — воскликнул Сугрива, поднимая руки над головою в форме кубка. — Государь Коркоран, герой, великий ученый, с белым и светлым лицом, с глазами, прекраснее цветка голубого лотоса, да ниспошлет вам Брама удачу и счастье Ауренгзеба и мудрость Дакаратида!..
XX. Продолжение предыдущего
Спустя два дня по всем улицам Бхагавапура и по всем городам царства Коркорана расклеены были объявления, в которых провозглашалось следующее:
Царь Коркоран обращается к благородному, могущественному и непобедимому мараттскому народу.
Вечному, бессмертному, нетленному и правосудному Существу угодно было призвать к себе прославленного Голькара после того, как он выгнал этих рыжих варваров, явившихся из Англии убивать верных поклонников Брамы, отнимать их драгоценности и уводить в рабство их жен и детей.
Славному Голькару со своей стороны угодно было усыновить меня и выдать за меня замуж свою единственную дочь, мою возлюбленную Ситу, последнюю из потомства благородного Рамы, героя непобедимого, победителя Равана и демонов.
Мое намерение заключается в стремлении сделаться достойным чести управлять царством, согласно священным законам Вед и советам мудрых браминов и не оставлять безнаказанным всякое преступление, покровительствовать слабым, вдовам и сиротам.
После этого вступления Коркоран созвал всех земиндаров в Бхагавапур и, кроме того, пригласил всех мараттов избрать триста представителей, считая по одному представителю на пятьдесят тысяч жителей, на которых возложена будет обязанность составлять законы, контролировать общественные расходы, указывать на всякого рода злоупотребления и недостатки и приискивать средства для их устранения. Коркоран-Сагиб (т. е. государь Коркоран) возлагает на себя только выполнение законов. Всякий человек, достигший двадцатилетнего возраста, имел право быть избирателем и избранным.
Когда, до обнародования этого манифеста, рассматривался проект его, этот последний пункт очень не понравился Сугриве.
Сугрива сделал движение, выражавшее отвращение и ужас.
— Тебе остается только выбирать одно из этих двух осквернение.
— Государь! — ответил Сугрива. — Поверьте мне, не настаивайте на этом требовании. Это может вызвать плохие последствия. Вас покинут так же скоро, как вас приняли, и полковник Барклай придет и займет ваше место.
— Друг мой! — возразил бретонец. — Я — не потомок ваших древних царей. Мой отец не был сыном ни Рагу, ни Великого Могола. Он был рыболовом в Сен-Мало. Действительно, он был сильнее, смелее и лучшим, нежели все ваши цари, которых знал я и о которых упоминается в истории; кроме того, он был гражданином Франции, что в моих глазах выше всего. Но, прежде всего, он был человеком, а потому любил ближнего и никогда не совершил какого-либо злого или низкого поступка. Это единственное наследство, полученное мною от него, и я хочу хранить это наследство до самой смерти. Случай доставил мне возможность оказать помощь Голькару и всем вам, выгнав англичан, так как война, быть может, мое настоящее призвание. Тот же счастливый случай предоставил мне в жены мою дорогую Ситу, самую прелестную и лучшую во всех отношениях женщину в мире, сделавшей меня пятнадцать дней тому назад могущественным монархом. Но, несмотря на пример знаменитого Ауренгзеба, о котором ты говорил мне третьего дня, положение царя вовсе не вскружило мне голову. Мне было бы, пожалуй, приятнее путешествовать по свету на моем пароходе не зная других забот, чем править всей империей мараттов. Если я соглашусь сохранить скипетр, то только под условием быть справедливым и одинаково относиться как к браминам, так и к париям, к земиндарам и к простым поселянам. Если кто-либо позволит себе в этом мне препятствовать, я тотчас слагаю с себя корону и уеду, взяв с собою Ситу, которую я люблю более чем солнце, луну и звезды! После того, вы условитесь с Барклаем, как вам заблагорассудится. Пусть он вас разоряет и сажает на кол, это будет уже ваше, а не мое дело. Я люблю людей настолько, что готов самоотверженно всем жертвовать для них, но не позволю себе поступать так, вопреки их желаниям и воли.
— Чем более я вас слушаю, — отвечал Сугрива, — тем более прихожу к убеждению, что вы одиннадцатое воплощение Вишну, до такой степени вы мудры, добры и благородны.
На это бретонец, от души рассмеявшись, ответил:
— Если я бог Вишну, в таком случае ты должен мне беспрекословно повиноваться, а потому немедленно надо обнародовать мой манифест и приготовить просторное помещение для представителей мараттского народа, так как я хочу ровно через три недели открыть мой парламент.
Луизон, слушая этот разговор, улыбнулась. Она была уверена, что будет иметь свое место с правой стороны трона, на котором воссядут Коркоран с прекрасной Ситой. А может быть, ей уже чуялись новые и ужасные опасности, угрожавшие ее другу?
XXI. О друге мудрого брамина
Дело в том, что не все было так спокойно и прочно, как казалось. Большинство земиндаров, только с большим трудом и совершенно против воли, подчинялись своему новому государю. Многие из них мечтали получить руку Ситы, а с нею наследие Голькара. Все хотели быть независимыми в своей провинции и увековечить свою тиранию, как в доброе старое время старого царя Голькара. Однако никто не осмелился восстать против Коркорана с оружием в руках. Его уважали, а еще более боялись. Многие из простого народа смотрели на него, подобно Сугриве, как на одиннадцатое воплощение Вишну, а Луизон, могучие когти которой совершили так много подвигов, представлялась им грозной Кали, богиней войны и истребления, взгляда которой никто не мог выдержать. При проходе Луизон бросались на землю, держа руки вверх в виде кубка, и отдавали ей почести почти такие, как божеству.
Один только человек осмелился надеяться, что наступила благоприятная минута, чтобы овладеть троном, погубив Коркорана изменническим образом.
Это был один из главнейших мараттских земиндаров, брамин высокого происхождения, называвшийся Лакмана и доказывавший свое происхождение от младшего брата Рамы и, следовательно, права на престол государства мараттов. Еще при жизни Голькара он несколько раз пытался сделаться совершенно независимым и входил в сношения с полковником Барклаем. Однако после поражения англичан он первый поспешил явиться к Коркоран-Сагибу и, преклонившись перед ним до земли, клялся в своей преданности.
Но, в сущности, он ждал только благоприятного предлога, чтобы снять маску преданности и поднять народ к восстанию. Он давал убежище всем недовольным и покровительствовал им. Он всем жаловался, что нарушили священный закон Брамы, предоставив корону искателю приключений, приехавшему из Европы. Он проповедовал возврат к старым обычаям и обвинял Коркорана в том, что он носит сапоги из кожи коровы, что представляется в глазах мараттов ужасным святотатством. Наконец, он усердно вооружал свои крепости, ставил на стену артиллерийские орудия и со всех сторон приобретал запасы пороха и ядер.
